Шрифт:
Переводчик: Татьяна Соболь
Редактор: Татьяна Соболь
Обложка: Екатерина О
Пролог
Каждая девушка хотя бы раз в своей жизни сталкивается с предательством.
С предательством со стороны чужих, со стороны близких
Именно это он и сделал.
Мужчина, сперва завладевший моим телом, а затем и сердцем, был настоящим волшебником по части лжи.
Думаю, в глубине души я всегда знала, что он что-то скрывает. Я всегда это подозревала, и, возможно, именно поэтому в него влюбилась, несмотря на его обман.
Но потом его искусно выстроенная ложь развалилась на куски.
И теперь мне было решать, чего ему от меня ждать — доверия или предательства.
Глава первая
— Ты не можешь приводить свою дочь на работу в выходные, Джо.
— Кто такое сказал?
Стив приосанился, изо всех сил пытаясь напустить на себя строгий вид, но безуспешно.
— Вообще-то, ты.
Я сложила руки на своей украшенной оборками груди. Голова, словно волейбольный мяч, металась между папой и человеком, помогавшем ему в управлении компанией. Я невольно напряглась, ожидая, что их голоса вот-вот перейдут на крик, а лица исказятся гневом, но они по-прежнему улыбались.
С тех пор как четыре года назад умерла моя мама, я стала слишком восприимчива к всплескам эмоций. Мне ужасно не нравилось, когда папа повышал голос или кто-то выяснял отношения на людях.
Папа обнял меня за худенькие плечи и прижал к себе.
— Стив, когда это я говорил, что не могу привести в субботу на работу свою любимую дочку?
Стив мне подмигнул. У него были аккуратно подстриженные темно-русые волосы и густые усы.
— Когда написал свод правил для своей компании, Джо. Там было примечание мелким шрифтом.
Я знала, что они шутят — играют в какую-то непонятную мне игру. Я приходила в офис каждый день, включая субботу и воскресенье. Но поскольку они ожидали, что я куплюсь на их маленькое представление, я решила им подыграть.
Я стала вести себя так, будто значительно младше того возраста, на который ощущала себя на самом деле, хотя была еще ребенком и, по сути, не могла обладать опытом и зрелостью.
Смерть мамы и начало трудовой карьеры в столь раннем возрасте дали мне два преимущества: взрослость и юность. Ко мне практически всегда относились и общались как со взрослой, но сегодня я была не против ненадолго стать маленькой, потому что хотела
Я хотела, чтобы мне дали выплакаться, потому что сегодняшний день стал для меня полным разочарованием, и если бы я была ребенком, то могла бы не скрывать свою боль. А будучи взрослой, мне следовало с этим смириться и притвориться, что у меня все в порядке.
Причиной моего горя стал сущий пустяк. Меня это не должно было волновать — особенно учитывая, что я соображала, что к чему. Но папа нарушил нашу давнишнюю праздничную традицию, и я не знала, как сказать ему, что огорчена, и при этом не выглядеть неблагодарной дочерью, которая не ценит всего того, что у нее есть.
— Свод правил? — пропищала я, взглянув на папу. — Ты написал свод правил, прямо как в школе? Неужели они такие же нудные и строгие относительно всякой ерунды, вроде длины носков и униформы?
Я поморщилась, посмотрев на помятую рубашку и брюки Стива.
— Если так, то почему вы по-разному одеты?
На папе были отглаженные брюки, серый жилет и пиджак с темно-синей оторочкой на рукавах. Каждая манжета и складка были по-военному безупречны.
Он очень отличался от остальных мужчин его компании, особенно от Стива в его помятой рубашке.
Но это не было новостью.
Сколько я себя помню, папа был безупречен каждый день своей жизни. Даже на фотографиях, на которых он держит меня новорожденную в роддоме, на нем костюм-тройка с хризантемой (любимым маминым цветком) на лацкане.
Стив усмехнулся.
— Элль, в твоей школе есть форма?
Он знал ответ на свой вопрос. Стив видел меня здесь после школы в этом презренном великолепии.
Я кивнула.
— Я ее ненавижу. Она грубая и колючая.
— Но ты в ней такая очаровательная, Пуговка Бэлль, — папа обнял меня еще крепче.
Втайне мне ужасно нравились его объятия (особенно потому, что теперь у нас двоих на всем белом свете остались только мы), но внешне я должна была поддерживать имидж двенадцатилетней девочки.
Все еще подыгрывая им в их представлении, я протянула:
— Па-ап. Ты же обещал меня так не называть.
Он театрально отшатнулся.
— Упс. Совсем забыл, — папа постучал себя по виску. — Я пожилой человек, Элль. И не могу всё упомнить.
Я толкнула его плечом.
— Поэтому ты забыл, что написал свод правил, запрещающих в выходные приводить на работу дочерей?
— Именно, — улыбнулся он.
— И поэтому забыл про мой День рождения?
«Упс».
Я не хотела этого говорить, но все утро сдерживалась. Я изо всех сил пыталась шутить, но никак не могла скрыть свою боль. Папа никогда раньше об этом не забывал. Он всегда будил меня с каким-нибудь дурацким подарком, а потом исполнял все мои желания.
Не то что сегодня.
Мне исполнилось двенадцать, и не было ни торта, ни свечей, ни даже праздничных объятий.
Вместо этого папа приготовил мне тосты, велел одеться поприличней и потащил на работу. Он часто брал меня с собой в офис, но я надеялась, что сегодня мы вместе отправимся в Центральный парк или, на худой конец, пообедаем в моем любимом тайском ресторане.