Венец лжи
Шрифт:
— Сегодня особенный день, и не только потому, что ты родилась.
Он стряхнул с пиджака невидимую соринку, больше напоминая влиятельного генерального директора, чем привычного мне любящего отца.
Куда бы мы ни шли, на нем всегда был костюм. Благодаря ему я тоже придерживалась строгого гардероба, состоящего из отглаженных блузок, платьев и элегантных брюк. У меня никогда не было джинсов.
Возможно, сегодня это будет моим подарком.
Я сидела тихо, вежливо, ожидая продолжения.
— Я привел тебя на работу, чтобы сделать тебе два подарка.
«Фух,
Я постаралась скрыть нетерпение. Я умела скрывать свои истинные чувства. Пусть я и ребенок, но родилась богатой наследницей, и меня научили вести себя сдержанно в любой ситуации — не важно, хорошей или плохой.
— Посмотри направо.
Я послушалась и потянулась к черной папке, которая всегда там лежала. Папа приносил ее домой с важными документами, а затем возвращал в офис с другими, еще более важными документами. Мне никогда не разрешалось к ней прикасаться, только если он был рядом. Да и тогда исключительно, чтобы ему ее принести.
Мои пальцы скользнули по гладкой коже, и я засомневалась.
Папа улыбнулся.
— Давай, можешь ее открыть.
Я потянула папку к себе и раскрыла. В ней, как и всегда, лежали белые, хрустящие листки бумаги, испещренные множеством черных букв и взрослой терминологией.
— Что написано сверху? — папа расстегнул пуговицу пиджака и присел на край стола.
Его крупная фигура нависала надо мной, но не в плохом смысле; скорее, как моя любимая ива в Центральном парке, под которой можно было свернуться калачиком и вздремнуть в те редкие дни, когда папа не был занят на работе.
— Последняя воля и завещание Джозефа Марка Чарлстона, — я тут же вскинула взгляд на него. — Папа…ты не…
Он потянулся и похлопал меня по руке.
— Нет, Пуговка Бэлль. Конечно, нет. Но осторожность никогда не помешает. До прошлой недели, согласно моему Завещанию, в случае чего, управление нашей компанией до твоего совершеннолетия передавалось Стиву. Однако мне всегда было неспокойно наделять такими полномочиями кого-то не из семьи Чарлстонов.
Я покусала губу.
— Что ты имеешь в виду?
Папа вынул ручку из стоящего на столе золотого держателя.
— Это значит, что я его пересмотрел. Я не собираюсь в ближайшем времени покидать этот мир, так что не волнуйся. А ты, моя дорогая, слишком умна для своего возраста, поэтому, я уверен, что легко со всем этим справишься. Мы ускорим твое обучение относительно технологических процессов, фабрик и системы сотрудников нашей компании, и когда ты будешь готова, то станешь генеральным директором, а я уйду.
У меня отвисла челюсть. Это казалось мне непосильным грузом. А где я возьму время на то, чтобы ходить в школу, заводить друзей, помимо сотрудников отдела косметики, в котором зависала, когда папа задерживался допоздна?
Но как я могла отказать? У него на всем белом свете осталась только я. А у меня не было никого, кроме него. Нам следовало держаться вместе.
У меня сжалось сердце, мне нужно было подтверждение, что, несмотря на его заверения, он меня не оставит.
— Но ты же не умираешь?
Папа покачал головой.
— Будь моя воля, я бы никогда тебя не покинул. Элль, это не для того, чтобы тебя напугать, а, чтобы показать,
Несмотря на свой юный возраст, я уже подписала немало контрактов, поэтому знала, как это делается. Записанные на мое имя акции. Приобретенный в каком-то штате дом, о котором я никогда не слышала, и даже эксклюзивная картина, купленная на аукционе в Англии.
Склонившись над бумагами, я крепко сжала ручку, стараясь не обращать внимания на внезапную дрожь. Этот документ ничем не отличался от всех остальных, но в нем заключалось нечто значительно большее. Вся моя жизнь. Эти бумаги означали не просто взросление и подарок на День рождения. От них зависел каждый день, каждое мгновение, каждое окончательное решение, которое будет управлять мной, пока я не достигну папиного возраста. Я оказалась лишена такой роскоши как выбор. Я не могла решать, кем мне хочется стать, врачом или астрономом. Мне никогда не поехать на Олимпийские игры в сборной команды по плаванию (хотя мой инструктор сказал, что я плаваю как топор). Мне никогда не стать чем-то большим, чем Ноэль Чарлстон, наследница «Бэлль Элль».
Когда я коснулась ручкой бумаги, у меня тревожно сжалось сердце.
— О, постой-ка, — папа нажал кнопку интеркома, чтобы связаться с секретаршей. — Маргарет, Вы не могли бы зайти?
В кабинет тут же вошла симпатичная рыжеволосая женщина средних лет. Выходные в этой компании ничем не отличались от будней.
— Да, мистер Чарлстон?
— Мне нужно, чтобы Вы заверили Завещание в качестве свидетеля.
— Конечно.
Она мне улыбнулась, но не проронила ни слова, пока я пролистывала семнадцать страниц, проставляя на них свое имя, а затем глубоко вздохнула и расписалась. Как только я закончила, папа ухмыльнулся и передал документ Маргарет.
— Ваша очередь. Распишитесь, пожалуйста, в строке свидетеля.
Я отдала ей ручку. Она ее взяла.
— Спасибо, Элль.
Мое прозвище (не Пуговка Бэлль — его происхождение оставалось загадкой. Если верить папе, это было как-то связано с тем, что в детстве я обожала пуговицы, а Бэлль рифмовалось с Элль) напомнило мне, что меня, как бы между прочим, назвали в честь первой женщины нашей компании. В честь женщины, которая создавала империю вместе со своим мужем, и когда он умер от пневмонии, еще сорок лет управляла ею сама. Элизабет Элеонор — настоящая «Бэлль Элль».
Поставив свою подпись, Маргарет вернула документ моему отцу.
Он сосредоточенно, с видом чрезвычайного облегчения расписался в последней строке.
— Это все, мистер Чарлстон? — спросила Маргарет.
— Да, спасибо, — кивнул папа.
Секретарша помахала мне рукой и удалилась в соседний кабинет, оставив нас с отцом наедине.
Он оторвал взгляд от подписанного документа и посмотрел на меня. Его лицо тут же посерьезнело.
— В чем дело? Что случилось?
Я пожала плечами, изо всех сил стараясь казаться беззаботной и не думать о том, на какой престол мне предстоит взойти.