Венец Прямиславы
Шрифт:
– Ну-ну! – насмешливо одобрил Ростислав, потом вздохнул: – Я понимаю, вам надо было деваться куда-то, но Богу-то нужны разве такие невесты, которые от бедности или с горя к нему приходят? Я вот тоже теперь жених! – с каким-то насмешливым, несерьезным самодовольством продолжал Ростислав.
– Да уж, выросло дитятко! – согласилась Прямислава, скользнув по его крепкой фигуре снисходительно-оценивающим взглядом. Она уже немного привыкла к его внешности, и теперь его скуластое желтовато-смуглое лицо уже не казалось ей таким чуждым, как поначалу.
– Выросло! Как бы не так! – поддразнил
– Уже! – Прямислава глянула на него широко открытыми глазами. Ей как-то не приходило в голову, что он может быть женатым, хотя в его возрасте что-то другое предполагать было бы странно.
– А то ж! Меня в пятнадцать лет повенчали. Года полтора прожили, только я с женой и познакомиться едва успел: то один поход, то другой. А в тот раз из Владимира возвращаюсь – все, говорят, Бог дал, Бог и взял. Простудилась, что ли, три дня, говорят, проболела всего, а уже похоронили и пироги поминальные все доели, как я приехал. Я и лицо-то ее не помню.
– Бедная! – искренне пожалела Прямислава. – Как звали-то ее?
– Мария. Ярославна, Ярослава тмутараканского дочь. Ну, как говорят, что Бог ни делает, все к лучшему. Князь Ярослав-то теперь не тмутараканский, а черниговский, и на кой мне леший черниговская родня? Да и оттуда племянники того и жди прогонят, загонят в муромские леса опять, одна морока от такой родни. Теперь мне бы с Вячеславом Владимировичем породниться. – Ростислав усмехнулся, и непонятно было, шутит он или нет. – Не знаешь, у него еще дочери незамужние есть?
– Нет, – ответила Прямислава, отводя глаза. Ее бросило в жар при мысли, что если бы не Юрий Ярославич, то ее мужем мог бы быть Ростислав. – Была еще одна… Верхуслава Вячеславна… Да тоже замужем, уж года три или четыре… что-то я со счета сбилась.
– Боюсь, будет мне теперь князь Вячеслав эту предлагать! – Ростислав кивнул в сторону опушки, и Прямислава догадалась, что он имеет в виду Крестю, которую считает дочерью туровского князя.
– Как же – эту? – ответила Прямислава, которую неприятно задел его отчасти небрежный, отчасти неприязненный тон. – Она ведь замужем!
– Да уже почти что и нет! Боярин Милюта рассказывал: князь Вячеслав ее назад к себе взять хочет и с князем Юрием развести.
– Развести! – воскликнула Прямислава, глядя на него во все глаза. Впервые она слышала что-то о намерениях отца, которые ввергли ее во все эти приключения. – А ты откуда знаешь?
– Говорю же, боярин Милюта рассказал. Милюта Веченич, князя Вячеслава старый воевода. Разве ты его не знаешь?
– Конечно, знаю! – ответила Прямислава и тут же поправилась: – Он за нами… за княгиней в Апраксин приезжал, там я его и видела. Только он нам… княгине ничего такого не говорил… Про развод… Правда ли? Да может ли это быть? Ведь сказано: кого Бог соединил, того человек да не разлучит!
– Это я не знаю, я ведь не монах ученый. – Ростислав пожал плечами. – Только я так думаю… У кого полки сильнее, тот и прав, и всякий закон ему повинуется, что божеский, что человеческий. Запрещено венчать девочек моложе двенадцати лет? Запрещено! А если кто девочку моложе тринадцати… ну, того… – Ростислав сделал неопределенное движение, не зная, как говорить о
– Это правда, – пробормотала Прямислава.
– Вот, сестру мою Ельку… Ну, Гремислава ее по-княжески звали, а по-крещеному Елена, – продолжал Ростислав. – Мы ее дома Елькой звали. Ее когда венчали, за Романа Владимировича, владимирского князя, отдавали, ей двенадцати не было. И там уж никто не следил, ждал ли князь Роман, когда ей тринадцать сравняется, или не ждал!
– Но, может, она в монастыре… – заикнулась Прямислава.
– В монастыре. – Ростислав кивнул. – Муж ее помер, ей восемнадцать лет было всего – в монастырь ушла! Эх! – Он в досаде стукнул кулаком по стволу ни в чем не повинной березы. – Елька, она как я была – веселая, бойкая! Как мы с ней по двору кругами носились! – Ростислав усмехнулся, вспоминая свое буйное детство. – В амазонок играла. Это такие были…
– Я знаю. В книге читала…
– Чего она домой-то не вернулась? Да разве бы мы ей не рады были? И еще бы другого ей жениха нашли, лучше прежнего. Хоть королевича! – Ростислав вспомнил Владислава, которого сейчас имел власть обвенчать хоть с хромой козой. – Вот Ирина, старшая моя сестра, замужем за цареградским царевичем. Мы и Ельке бы царевича нашли, не хуже!
– Да хоть бы и царевич был, а попадется опять такой, как князь Юрий… – Прямислава была полна сочувствия к незнакомой сестре Ростислава и отчасти понимала, почему та не вернулась домой. На вторую попытку не у каждой хватит смелости. – Слушай-ка, Ростислав Володаревич, ты все законы знаешь, а скажи мне: если женатый человек в блуд ударяется с рабой, за это наказание полагается?
– А то как же! – с готовностью ответил Ростислав. – «Если кто, имея жену, блудит с рабой, то мужа того бить, а ту рабу князь продаст в другую волость, а деньги за нее раздать убогим». Это если со своей рабой. А если с чужой… Ты чего?
Он заметил, как при этих словах вдруг изменилось лицо девушки: ожесточилось, замкнулось, в глазах засверкал гневный огонь. Значит, Прибаву следовало продать в другое княжество, деньги раздать убогим, а князя Юрия бить плетьми! И сколько таких женщин следовало бы распродать, и сколько плетей пришлось бы ему принять с тех пор, как его обвенчали с девочкой-недоросточком, если бы князья подчинялись божеским законам наравне с прочими!
– Ничего! – Прямислава отвернулась, стараясь выровнять дыхание. Она чувствовала себя женой преступника, грешника, от которого Бог и ангелы отвернулись! Но разве может быть она сама чиста, если муж ее такой!
А Ростислав пытливо заглядывал ей в глаза. У него опять возникло подозрение, что эта девушка из тех, кто подлежал бы продаже в чужую область, если бы князья подчинялись законам.
– И как это княгиня Юрьева не боится такую красоту рядом с собой держать! – нарочито безразлично обронил он. – Был бы я князь Юрий, то рядом с тобой никакой бы жены не заметил.