Венецианская маска. Книга 2
Шрифт:
Когда через несколько секунд раздался истошный вопль Лавинии, что мать лежит на полу без чувств, Филиппо даже не обернулся. А когда ему доложили, что у синьоры еще один удар, он просто холодно осведомился, жива ли она. Когда ему сказали, что жива, он не изменил своего решения, которое незадолго до этого высказал сестре. И вот синьору Челано выносили из этого дворца на руках. Ей не суждено было вернуться сюда. Последний удар доконал ее окончательно — речь ее стала неразборчивой, у нее отнялась вся левая половина тола, но глаза по-прежнему не утратили
Мариэтта очень опечалилась тем невидимым барьером, который возник между ней и Доменико с тех пор, как он вернулся в Венецию. Понимая, что и сам Доменико тоже не мог этого не чувствовать, несколько раз он уже обращался к ней, расспрашивая, в чем дело, до сих пор она не находила в себе сил высказать ему все прямо. Доменико не сомневался, что причиной таких перемен было рождение ребенка, каким бы странным это ни показалось. Она относилась к нему с прежней любовью и страстью, что и раньше, но теперь, он чувствовал это, она как-то отдалилась от него. Может быть, всему виною явилось то, что роды застали Мариэтту не здесь, а в доме Адрианны, где явно ощущался недостаток в необходимой врачебной помощи? Доменико пытался найти объяснение и в этом, тем более, что, когда он стал благодарить Адрианну за ее заботу, та, сильно смутившись, стала трясти головой, всем своим видом как бы говоря, что ему не следовало бы ее благодарить. Что же могло произойти такого, о чем он не мог знать? Но, с другой стороны, что бы это ни было, в конечном итоге, он обязан это знать. И когда Адрианна в следующий раз придет к ним, он непременно расспросит ее обо всем в деталях, и сделать это следует с глазу на глаз. Она женщина честная и сумеет объяснить ему то, что не в силах объяснить Мариэтта.
И вот вскоре состоялся очередной визит Адрианны во дворец Торризи. После взаимных приветствий Мариэтта, взяв за руку младшего сына Адрианны и с Елизаветой на руках, отправились в соседнюю гостиную, где обычно в большом хрустальном блюде у них стояли сладости. Доменико и Адрианна остались вдвоем. Доменико умел вести допросы, и застать Адрианну врасплох своими вопросами труда не составило.
— Что именно произошло, когда родилась Елизавета?
Он видел, как вздрогнула женщина и мгновенно залилась краской.
— Как я уже говорила вам, был такой момент, когда доктор, если бы у нас была возможность вызвать его, непременно воспользовался бы щипцами, но потом все обошлось и без них.
Похоже было, что Адрианна не лгала ему, по крайней мере, голос звучал твердо, и она не отводила взор, глядя ему прямо в глаза, но тем не менее покраснела, будто все же чувствовала за собой вину.
— А Мариэтте не грозила смерть? Ответьте, пожалуйста, как все было.
— Нет, ничего такого не было. Ведь Мариэтта сама должна была рассказать вам обо всем.
— Да, да, она уверяет меня, что все было в порядке, но… вы ведь сами понимаете, каково для меня, не дай Бог, потерять и ее.
— Доменико, здесь вам не о чем беспокоиться.
Доменико уже открыл рот, чтобы попросить ее уточнить, что она имела в виду, говоря «здесь», но вдруг услышал, как возвращается Мариэтта с детьми, У него возникло сомнение. Что-то не так в тех отношениях, которые существовали до его отъезда в Петербург, и они не будут вновь такими до тех пор, пока он все не выяснит. Оказывается, это расставание оказалось куда более серьезным испытанием, чем он мог предполагать.
Постепенно и Мариэтта стала приходить к пониманию того, что приближение родов и их трагический исход в большой мере повлияли на то, что ее гнев по поводу обнаруженного ею странного завещания Анджелы преувеличен. Она видела, что Доменико переживает, прекрасно понимала почему и решила положить конец этой недоговоренности. И когда они как-то отправились на виллу, где Мариэтта чувствовала себя спокойно и непринужденно, она вдруг поняла, что теперь сможет начать этот нелегкий разговор и об Анджеле, и о том, что случайно обнаружила в той папке. Они с Доменико сидели на террасе, и он, не выпуская ее руки из своей, терпеливо и честно объяснял ей, как все было.
— Анджелу всегда привлекали всякого рода романтические проявления, — тихо говорил он, — и после того, как я случайно увидел тебя и этого француза на том самом ридотто, я решил рассказать ей об этом инциденте, и она страшно заинтересовалась тем, как это девушка из Оспедале делла Пиета сама решилась на то, чтобы проникнуть через ее стены и вообще отважиться на такое. Именно поэтому она пожелала, чтобы я организовал за вами наблюдение. Она никогда ни на секунду не могла пожелать тебе дурного. Наоборот, когда выяснилось, что молодой человек уехал из Венеции, она страшно расстроилась и опасалась, как бы ты в отчаянии не наделала глупостей. Вот и все. Теперь ты знаешь всю правду. А что же касается того письма, — сказал в заключение Доменико, — так разве плохого хотела она мне или тебе? И уж никак не хотела, чтобы память о ней омрачала наше с тобой счастье и представала перед нами в виде ее портретов. Именно поэтому я и решил убрать их с глаз подальше, в свой кабинет.
— Ты сделал это ради меня?
— А ты можешь думать, что по какой-то другой причине? К тому времени как мы поженились, скорбь моя поутихла, да и ты тоже, как мне кажется, нашла в себе силы покончить с прошлым и отодвинуть все в разряд воспоминаний.
— Я действительно покончила с ним, — искренне сказала Мариэтта, явно успокоенная его откровенностью. — И, если ты желаешь, то мы можем водворить портреты Анджелы на прежнее место.
— Ей бы это пришлось по душе, но мне бы хотелось предоставить право решать тебе и только тебе.
Она страстно хотела рассказать ему всю правду относительно Елизаветы, но эту тайну, этот тяжкий крест она была обязана нести на своих плечах всю оставшуюся жизнь.
Доменико выпало счастье первым увидеть, как пошла Елизавета, это было несколько месяцев спустя после того знаменательного разговора — его торжествующие крики заставили Мариэтту со всех ног броситься в зал и увидеть собственными глазами эту сцену. Заливаясь счастливым смехом, оба глядели, как ребенок неуклюже ступал по полированному мрамору, и радость переполняла их сердца.
Элене удалось собрать целое досье из обрывков подслушанных ею разговоров, которые дали ей все основания предупредить Мариэтту о готовящемся заговоре против Доменико Торризи.
— Я не знаю, в чем дело, но Маурицио буквально не выходит из дворца, за последние три недели он побывал во дворце столько, сколько не был за последние несколько лет. Явно это должно быть что-то очень серьезное, если ему не сидится дома. Может быть, остальным он нужен только потому, что он мозг этой семейки. У меня нет ключа к тому, чтобы понять происходящее, нет ни малейшей зацепки, но когда я слышу, что упоминают фамилию Торризи, то убеждена, что это может быть не кто иной, как Доменико.