Венецианская маска
Шрифт:
Я никак не могла понять, в чем именно заключалась его магия, но каждый раз в его обществе я оказывалась зомбирована: наедине с ним я могла работать без устали часы напролет, лишь бы знать, что к концу дня мы сядем на его мотоцикл, я буду обнимать его торс, и у моего порога он помедлит, напрасно ожидая приглашения подняться. От его улыбки у меня так болезненно сладко екало сердце, что требовалось изрядное мужество, чтобы выдержать нежный взгляд зеленых глаз. Иногда у меня получалось выстоять, и я спокойно шла домой, с деланным равнодушием прощаясь с ним на пороге, но чаще он притягивал меня к себе, воруя поцелуи, и сил сопротивляться не оставалось: в его объятиях я плавилась,
Конечно, мне нужно было вырвать этот сорняк с корнем, пока он не пустил побеги, но отчего-то я медлила. По нескольку дней не приходила в студию, чтобы дать себе время собраться с мыслями, а потом видела его и влюблялась заново. Словно в колесе сансары, я вновь и вновь наступала на те же грабли. А может, и вовсе спускалась по нисходящей спирали.
Другие студенты начали что-то подозревать, ведь как бы Франческо не старался скрыть своего расположения ко мне, для всех было ясно, что я его любимица. С другой стороны, между «любимицей» и «любовницей» пропасть, поэтому несмотря на беззлобные шутки ребят, я знала, что никто всерьез не предполагал, что между нами есть особые отношения.
Но они были.
Сегодня, когда все пошли на обед, а я задержалась у мольберта, Франческо подошел ко мне со спины и поцеловал меня в плечо:
— Рад, что все ушли и мы можем перестать играть в профессора и студентку, и снова быть друзьями. В последние дни я был с тобой несправедливо строг.
Я возразила, скромно посмеиваясь. Он действительно обрушивался на меня с обидной и несправедливой критикой во время практических занятий, а на лекциях адресовывал самые каверзные вопросы, но я больше не могла вопринимать его нападки всерьез. Мне он казался мальчишкой, который дергает девочек за волосы, чтобы привлечь к себе внимание.
Что-то отслоилось в моем отношении к нему, куда-то делось мое восхищение и моя подобострастность. Я больше не смотрела на него снизу вверх, а видела в нем себе равного. Мне нравилась наша странная дружба: мы разделяли одинаковые вкусы в искусстве и музыке, любили одни и те же книги, смотрели на жизнь с одного ракурса. Мы вели длинные разговоры, и казалось, я знала его всегда, такое чувство родства он вызывал у меня, такое почти трансцендентное чувство близости. Однако все же во всем этом было что-то фальшивое, крошечный червячок внутри румяного яблока. Франческо был слишком хорош, слишком правилен, будто кто-то взял у меня интервью о том, кем был бы мой идеальный партнер, а потом создал человека, руководствуясь набором из заданных пунктов. Я не имею в виду, что он был плоским, как книжным персонаж, скорее, меня не на шутку тревожило то, насколько безукоризненно точно он мне подходил и насколько легко все складывалось. Он был всем, чем я сама хотела бы стать. Он жил жизнью, о которой я мечтала. Вот только воплощением этой мечты я вовсе не грезила: она нужна была мне как спасительное убежище, но вовсе не как фон моих будней.
Тем вечером после занятий мы отправились в Академию изящных искусств. Я плохо разбиралась в скульптуре, зато Франческо оказался настоящим поклонником жанра. Он напомнил мне о последней лекции по анатомии, указывая на отсутствующее ребро микеланджеловского «Давида», рассказал, что в лондонском музее у копии скульптуры есть съемный фиговый листик, на случай приезда королевы. Отвлекшись от экспозиции, он поведал занимательную историю о том, как
Все это было очень интересно, но я слушала вполуха: у меня из головы не шел случай в парке. Наконец, Франческо, поймав мой рассеянный взгляд, взволнованно спросил, все ли в порядке.
— И да и нет, — вздохнула я. — И да и нет. На днях кое-что произошло…
И я рассказала ему о странной фигуре и о своем ночном кошмаре.
— Ты такая впечатлительная, piccola, — нежно приобнял меня за плечи профессор. — Это очень красивая история, особенно по тому, как она перекликается с темой моей выставки, но думаю объяснение всему самое прозаическое. Omne ignotum pro magnifico est. Красоты ради давай не будем думать, что ты встретила какого-то чудака, лучше верить, что это само Искусство спустилось к тебе из мира высоких материй.
— Красоты ради?.. — хмыкнула я.
— Но ведь за этим же ты здесь.
И в этот момент я с болью поняла, как мы с профессором на самом деле безнадежно далеки, и как бы я хотела разорвать эту дистанцию и встать с ним рядом.
23 октября, воскресенье
Всю середину октября я была точно расстроенная скрипка. Чуть тронь — и визжат противно струны, а корпус отзывается низким болезненным гулом. Я почти не писала родителям и перестала отвечать на письма питерских друзей, а дни свои проводила перед мольбертом или на сеансе массажа: невыносимо болели плечи. Никого не хотелось видеть.
Поэтому когда, вернувшись домой в пятницу вечером, я обнаружила на своем пороге Марка, с букетом лилий и чемоданчиком на колесах, на меня накатила такая дурнота, что закружилась голова.
— Сюрпри-и-из!
Громко смеясь, я целовала его, чувствуя, как щетина царапает мне лицо, а у самой глаза были полны слез. В голове только и вертелось: ну вот, все выходные мне придется притворяться: притворяться, что я рада, что я люблю, что все как раньше. Придется наклеить пластырь на свежие раны и молиться, чтобы кровь не просочилась наружу.
А Марк ничего не заметил. Только подивился беспорядку в квартире, так мне нехарактерному, и обкусанным ногтям.
Я поставила цветы в вазу, и вдвоем мы набрали в ведра воды, начисто вымыли липкий пол, до блеска отдраили раковины, сходили в супермаркет по соседству и вернулись с четырьмя огромными пакетами с продуктами.
Я как раз убирала в холодильник яйца, когда Марк сказал, небрежно облокотившись о столешницу:
— Я видел там новый портрет в твоей комнате. Такой смазливый ботаник у окна…
— Это наш профессор, Франческо Палладино… Помнишь я тебе рассказывала? Слушай, ты не подашь мне блюдце? Кажется, пакет с моцареллой протекает.
Я знала, что Марку никогда не увидеть моего сообщения за мазками краски, но желудок все равно завязался в узел.
— А-а, ваш местный любимчик?
— Ну да, девочки и кое-кто из парней чуть ли не визжат, когда он заходит в класс, а мне он кажется надутым как воздушный шарик.
— Ты была у него в гостях?
— Да, мы с ребятами ходили на его выставку, а потом он пригласил нас к себе на кофе. Он такой строгий, ужас, единственный профессор, который постоянно ко мне придирается, и я решила, что если немного потешу его эго, возможно, хоть так получу высший балл на экзамене. Как тебе?