Венецианская маска
Шрифт:
Из-под белой повязки донеслось свирепое быстрое бормотание:
— Мы терзаем наши уши уже четверть часа. Если вы не можете дотянуться до этого парня, ради бога, прекратите вопли этой чертовки.
В стремлении покончить с этим, говоривший двинулся вперед почти безрассудно.
Марк-Антуан, в ком гнев затмил осмотрительность, уступил соблазну. Встречая колющий выпад, он парировал его вращательным движением шпаги и, отбившись, подался вперед слишком смело. Один из вновь прибывших, плотного телосложения, осторожный и опытный, который больше наблюдал, чем действовал, быстро использовал предоставившийся ему шанс и с незащищенного Марком-Антуаном фланга пронзил его шпагой.
— Пожалуй, этого ему хватит, — проворчал он.
Оружие выпало из вытянутой руки пораженного человека. На мгновение он возник во весь рост в их поле зрения, качнувшись вперед и судорожно выпрямившись на пороге. Потом он согнулся и рухнул вперед, на аллею, тогда как позади него раздался крик виконтессы, причем совсем на иной ноте, нежели предыдущие.
Поразивший Марка-Антуана убийца потрогал его, неподвижно лежавшего ничком, ногой.
— Да, он скончался, — прокаркал он. Предводитель в белой повязке не успокаивался:
— Он мертв?
— Так же мертв, как Иуда, после того, как я проткнул его. Пойдемте, нам надо осмотреть себя.
Говоря это, он быстро огляделся по сторонам. Крики виконтессы были не напрасны. Свет приближался по Корте дель Кавалло, а с ним — и шум голосов, тогда как со стороны моста приближались три темные фигуры, одна из которых размахивала веслом.
Убийцы оказались между двумя группами. Но головорез, рассматривавший Марка-Антуана, — а это был Кантарини — слыл человеком многоопытным. Он быстро оценил ситуацию.
— Сюда, за мной, — скомандовал он своему соседу.
Вместо повиновения человек в белой повязке повернулся и нырнул в проем. Его нога была уже на пороге, а клинок ощупывал темноту, когда тяжелая рука Кантарини легла на его плечо и вышвырнула его обратно.
— Черт бы вас побрал, идиот! — гневно выругался тот.
— Поберегите ваше дыхание для бега, мой господин, — зарычал Кантарини и потащил его.
— Вот так. Плечом к плечу. За мной, плотнее! — прокаркал он команды тем двоим.
Они бросились к воде, отбросив тех троих, что оказались перед ними. Перед их грозными клинками даже парень с веслом — единственный, обладавший хоть каким-то оружием, — бессильно отступил в сторону.
Так они достигли набережной, и человек в маске почти свалился в гондолу, ожидавшую их, уставший и ослабевший от раны, которую он не замечал в пылу схватки. Едва гондола тронулась, он повалился на подушки фелцы, сдернул повязку с лица и, разорвав на груди костюм, обнажил в свете фонаря белье, потемневшее от крови.
Кантарини, склонившись над ним, тихо выругался при виде этого.
— Святой Марк! Он достал вас, Вендрамин?
Он встал на колено, чтобы обнажить рану, тогда как его компаньон занялся потерями другого, конец мучений которого был уже близок.
— Ничего, — сказал Вендрамин. — Я потерял немного крови. Только и всего. Но осмотрите.
— Клянусь, — сказал Кантарини, — этот парень должен был заниматься моим ремеслом. Он бы добился больших успехов. Убить человека, который сумел пронзить двух нападавших из четырех — это заставляет меня чувствовать себя убийцей.
Если Вендрамин и испытывал сожаление, что не осуществил свое намерение расправиться с этой лживой Далилой таким же образом, то это сожаление не могло испортить полученного им удовольствия даже в его полуобморочном состоянии. Он рассчитался с этим подлым англичанином и устранил всякую угрозу препятствий в будущем. Его переполняло вдохновляющее чувство защищенной чести.
Глава XXVIII. ВОПРОСЫ
Те трое, что шли на помощь со стороны набережной со столь добрыми намерениями, но оказались так беспомощны, были Ренцо, его гондольер и Филибер, который спешил сюда со своими предостережениями, побывав ранее в доме Гаццола.
Они достигли места схватки на мгновение раньше группы с фонарем, пришедшей в аллею с другой стороны — группы, состоявшей из портье посольства, его сына и секретаря Жакоба. Портье держал бландебас [38] , а Жакоб размахивал безобразного вида саблей.
Стоя на коленях в грязи аллеи, виконтесса жалобно всхлипывала над телом Марка-Антуана, умоляя его сказать ей хотя бы что-нибудь. Она не осознавала появления Жакоба, пока он не опустился на колено с другой стороны тела. Жак, сын портье, светил ему фонарем.
38
Бландебас — короткоствольное ружье с раструбом.
Потом она почувствовала руки, взявшие ее за плечи и руки, — сильные руки, которые помогли ей подняться, — и Конри, портье посольства, нежно увещевал ее:
— Мадам! Мадам! Мадам виконтесса!
— Оставьте, оставьте меня, — прозвучал ответ, прерываемый рыданиями.
Все ее внимание в эту минуту было приковано к выражению лица Жакоба, руки которого были заняты делом.
Он аккуратно перевернул Марка-Антуана, открыв образовавшуюся под телом кровавую лужу. Когда она поняла природу этого темного пятна, поблескивающего в свете фонаря, протяжный крик ужаса вырвался у нее.
Жакоб вглядывался в губы Марка-Антуана, рукой нащупывая его сердце.
Понизив голос, она спросила:
— Он… он? — она не осмеливалась закончить вопрос.
— Он не умер, гражданка, — сказал мрачный секретарь.
В ответ она не издала ни звука. Ее всхлипывания прекратились, и она словно не смела выразить благодарность за то, что еще могло не иметь под собой оснований.
Жакоб поднялся и тихо отдал необходимые распоряжения.
Они перенесли Марка-Антуана на расстеленный плащ. Затем Конри и его сын, Филибер и Ренцо взялись за углы. Так они бережно пронесли раненого по аллее и через Корте дель Кавалло обратно в посольство. Следом, поддерживаемая Жакобом, шла виконтесса, едва переставлявшая отяжелевшие ноги.