Венеция зимой
Шрифт:
Сарди принял ее в красиво обставленной гостиной, стены которой были обиты желтой материей. В глубине комнаты великолепные часы покачивали золоченым маятником. Сарди указал Элен на кресло и сказал:
— Что-то долго вас продержали.
Приезд родителей, вероятно, приободрил юношу, взгляд его стал живее.
— Я очень сожалею о случившемся, — заметила Элен.
— Спасибо.
Он стоял возле нее, немного смущенный, по-прежнему бледный.
— Люди, которые пытались сюда проникнуть, очень хорошо осведомлены, и полиция подозревает, что их соучастником мог быть кто-то из посещавших дом. Это привратник навел их на мысль о вас.
— Понимаю.
— Надеюсь, комиссар был с вами вежлив?
— Из-за нескольких вопросов, которые он мне задал, не следовало меня задерживать так долго. Я назначила свидание и не смогла на него пойти.
— Он хотел допросить вас лично. Поверьте, я очень сожалею. Вид у Сарди действительно был огорченный, кадык на его цыплячьей шее подрагивал.
— Приехали мои родители, — сказал он, помолчав. — Они больше не хотят, чтобы я жил в заточении в этом старом доме. А мне каково?! Мы как раз об этом сейчас говорили. После сегодняшней истории они еще больше беспокоятся за меня.
Он поднял осунувшееся лицо.
— Знаете, сколько покушений было в прошлом году только в Венеции! Шестьдесят пять! Конечно, это меньше, чем в Риме. Там за такой же период их было в шесть раз больше. В Милане и Генуе тоже… Во всяком случае, у меня нет никакого желания пополнить собой статистическую сводку.
— Вы правы, — сказала Элен, догадываясь, к чему он клонит.
— Поэтому мой отец хочет отправить меняв такую страну, где не понадобятся телохранители и защитная сигнализация.
— И где вы сможете свободно выходить, встречаться с девушками…
Сарди понял намек на свое поведение с Элен и слегка покраснел.
— Я, кстати, предпочитаю быть охотником, а не дичью.
— Что вы имеете в виду?
— Я бы с удовольствием участвовал в какой-нибудь боевой группе и, уверяю вас, не по идеологическим соображениям, а…
Он стиснул зубы и сжал кулаки. Ему хочется противоречить, главенствовать, подумала Элен. Еще один из тех, кто, наверное, будет получать удовольствие, заставляя женщину страдать.
— Вы это серьезно? — спросила она.
— Конечно. У меня есть старые друзья, которые активно сотрудничают в фашистских или других организациях…
— Вы хотите сказать: они убивают людей или бросают бомбы в общественных местах.
— В общем, да. Что-то в этом роде. Есть у них и помощники. Вас это пугает, не так ли?
— Мне это отвратительно!
Ему словно нравилось ее негодование.
— Конечно, кровь внушает страх. Это в характере людей, сказал он задумчиво, и губы его скривились в легкой усмешке.
И так как она встала, Сарди подошел к секретеру и открыл ящик.
— Я вас тоже непозволительно долго задерживаю. Но поскольку мы сейчас должны расстаться…
— Я это уже поняла.
— Я хочу поблагодарить вас. Вы великолепный преподаватель и человек. Отец поручил передать вам чек. Это плата за последние уроки.
— Спасибо.
— Он мог бы, конечно, дать и больше, но такой уж у него характер: считает каждую лиру.
— Спасибо, все в порядке, — сказала Элен.
На улице шел дождь. Чувствовалось, что тучи сгущаются. Когда Элен завернула за угол, молния стремительной змеей промелькнула на небосводе. Вряд ли Андре ждет ее. Она все же позвонит ему в гостиницу. Элен с раздражением подумала о толстозадом комиссаре, ведь это он виноват в том; что ей придется выслушивать упреки. Она вспомнила, как еще ребенком, во время родительских ссор, убегала в свою комнату под самой крышей и ждала в темноте, пока все стихнет, наступят спокойствие и согласие, жизнь станет сносной. Только когда это будет? На часах около девяти, а она обещала Марте, у которой ночевала в отсутствие Ласснера, не возвращаться поздно. Однако сначала нужно к Андре.
От холода стыли ноги, а туфли начали промокать. Жаль, что она не догадалась надеть сапоги. Дождь был несильный, но фасады домов с желтыми пятнами огней потемнели от воды. Наконец на набережной Большого канала попалось еще открытое кафе. Внутри она чуть не задохнулась от тепла и дыма, но под взглядами мужчин отважно прошла к стойке. В телефонной будке, торопясь и сбиваясь, дважды набрала номер гостиницы. Мсье Меррест? Его нет в номере. Она попросила, чтобы посмотрели в ресторане или в холле. Тот же равнодушный голос ответил: «Посмотрим». Она ждала, и в трубке ей слышался далекий шум моря, от которого постепенно росло ее беспокойство. Через стекло будки она видела посетителей кафе, погруженных, словно в мутную воду, в густые клубы дыма. Поверит ли ей Андре? Наверное, эта история с Сарди покажется ему неправдоподобной. Почему она не возмутилась бесцеремонностью комиссара? Почему не попросила, чтобы по крайней мере кто-нибудь позвонил Андре от ее имени? В висках стучало, она торопливо подыскивала оправдания. Но тот же голос наконец сказал, что мсье Мерреста искали, но не нашли, видимо он ушел. Что-нибудь передать? Да, передайте только, что звонила мадемуазель Морель.
Она с облегчением вышла из кафе. Это только отсрочка, но все равно хорошо, что можно отдохнуть до завтра, и все же остаток вечера показался ей мучительно длинным, как бесконечный берег моря.
У Марты ее ждала вторая телеграмма от Ласснера, ее днем занесла Адальджиза. Помимо прочего Ласснер сообщал, что скоро вернется.
— Вот ты и счастлива! — сказала Марта.
Да, она была счастлива, хотя мысль об Андре занозой сидела в сознании. Элен рассказала Марте и Карло о происшествии в доме Сарди, не упомянув о словах юноши в конце их разговора. Что это, выдумка, желание произвести на нее впечатление? Или он действительно преклоняется перед насилием? Или хотел пойти наперекор семье? Впрочем, ей было не до того.
Карло объяснил, что выкуп террористы используют для содержания «тайных квартир» и приобретения оружия. Марта сказала, наивна глядя на них своими голубыми глазами, что, хотя это и большие деньги, но их требуют у людей, которые в состоянии заплатить. И добавила: «К тому же честным путем никогда не разбогатеешь». Эти рассуждения не понравились Карло.
В своей комнате Элен разделась, аккуратно повесила платье (к этому ее приучили с детства) и строго посмотрела на себя в зеркало. Да, у нее по-прежнему девичий живот, упругая грудь. Здесь, как и в Париже, она по утрам двадцать минут занималась гимнастикой, на завтрак ела только фрукты и выпивала чашку чая или кефира. На противоположной стене отсвечивала картина с загадочными персонажами. Элен отвернулась от нее, надела пижаму и перечитала телеграмму Ласснера. Значит, уже скоро…