Венера Прайм

Кларк Артур Чарльз

— О чем ты говоришь? — Спросила Марианна. В этот момент они с Биллом Хокинсом поднялись на летную палубу.

Форстер не смотрел на нее, но заговорил громко и решительно:

— С топливом Мэйса, но без его массы, у Мак-Нила и Гроувза есть шанс вернуться сюда раньше крайнего срока, названного инспектором Трой.

— Быстро тающий шанс, — проворчала Уолш.

Марианна проанализировала сказанное:

— Вы хотите посоветовать им отказаться от Рэндольфа?

— Я бы хотел, чтобы они это сделали. — Форстер посмотрел ей прямо в глаза. — Но я сомневаюсь,

что они это сделают.

Марианна могла бы выразить возмущение или ужас. Но она этого не сделала.

— Мы только что миновали точку невозврата, приятель, — сказал Тони Гроувз, направляясь к Юпитеру.

— То есть, если никто не придет нам на помощь, мы будем плыть вечно, — сказал Мак-Нил.

— Боюсь, что так.

Мгновение в их скафандрах звучала лишь статика Юпитера; затем заговорил Мэйс:

— В моем скафандре есть топливо. Просто избавьтесь от меня. Возможно, вы еще сможете спастись.

— Обычно так не делают, — сказал Гроувз.

— А ты, конечно, из тех, кто всегда поступает как обычно, — ехидно заметил Мэйс.

— Я думаю, он пытается спровоцировать нас, Ангус, — сказал Гроувз.

— Это ему не поможет. Это просто дежавю для меня, — сказал Мак-Нил. — «Убей этого странного неудобного парня, и, возможно, проживешь немного дольше». Попробуй это потом пережить.

Гровс прищелкнул языком:

— Слушай, то, что ты сказал, это был каламбур?

Они плыли в космосе, ракеты их скафандров толкали их к «Алмазной Луне», которая теперь почти заполнила небо. Они знали, что у них не будет возможности остановиться или даже повернуть, как только они достигнут ее.

— Откровенно говоря, — сказал Мейс, — мне все равно, останетесь ли вы оба живы. Я хотел бы сделать заявление перед смертью.

— Мы слушаем, — сказал Мак-Нил.

— Только я хочу, чтобы это слышали не только вы двое… Форстер, я полагаю. Эта женщина, Трой, или как она там себя теперь называет.

Мак-Нил включил свой скафандр:

— Вы все еще не можете нас забрать, профессор?

Ответ прозвучал так ясно, как-будто Форстер оказался в скафандре рядом с ними:

— Я слушал ваш разговор, Ангус. Сэр Рэндольф, повторите, что вы хотите сделать.

— Я тоже вас слушаю, сэр Рэндольф, — голос Спарты был так же отчетлив, как и Форстера.

Мейс глубоко вздохнул, глубоко вдохнув холодный воздух скафандра:

— Меня зовут не Рэндольф Мэйс, — начал он. — Вы можете знать меня под другими именами. Уильям Лэрд. Жан-Жак Леке. Мое имя не имеет значения.

— Правильно, твое имя не имеет значения, — сказала Спарта. — Ты думал, что убил моих родителей. Ты думал, что создал меня. Но все, что ты сделал, не имело никакого успеха, мистер Немо.

Продолжайте, — поспешно сказал Форстер.

— Ну, слушай, — устало сказал Мейс. — Проклятая женщина права: я теперь никто. Но мы, пророки, не были сумасшедшими. Мы сохранили «Знание», «Знание», которое сделало эту женщину такой, какая она сейчас есть… «Знание», которое привело всех нас в это место. Мы совершали ужасные

преступления во имя «Знания». Может быть, вам покажется странным, что я так откровенно признаюсь в этом. Обычно считается, большинство людей так думают, что преступник не может обладать совестью. Убийца невинных, который убивает из пулемета тех кого никогда не видел раньше, ничего о них не знал, такой неумолимый убийца, не может обладать совестью. Это жалкая ошибка.

В то время, когда Мейс летел сквозь пространство, произнося свой жуткий монолог, всех троих слегка разнесло в разные стороны. В их скафандрах закончилось топливо и они уже на протяжении нескольких сотен метров просто дрейфовали, беспорядочно поворачивались, иногда глядя друг на друга, иногда глядя в пустое пространство, или на зеркальную поверхность того, что было Амальтеей, или в устрашающий облачный котел Юпитера. В стороне от направления их движения увеличивалась сверкающая громада корабля-мира.

— Мы, пророки, хорошо знали, что делаем. Мы жалели тех, кем жертвовали. Древние первобытные люди, которые молились за души съеденных ими оленей, были не более набожны, чем мы.

Мы совершали ужасные преступления и совесть нас не мучила, также как и тех пророков, кто жил до нас на протяжении тысячелетий. Мы верили, что в конце концов история и судьба человечества оправдают нас и все человечество благословит нас.

Никто не живет вечно, и если несколько (или даже очень много) невинных погибнут, но, благодаря их гибели, рай наступит гораздо раньше, то это буде оправдано — многие другие от этого выиграют в будущем.

И вот, во имя «Знания», чтобы поторопить день, когда Всесоздаель-Панкреатор вернется, мы предприняли еще одну попытку создать императора последних дней. — Мы создали ее.

Или, как настойчиво напоминают мне мои коллеги и современники, я создал ее. Но я не могу взять на себя всю ответственность. Ее родители — эти хитрые, лживые венгры, продали ее мне.

Под моим руководством было сделано несколько модификаций. Первой была эта девчонка, но она отказалась сотрудничать, утверждая, что понимает «Знание» лучше, чем рыцари и старейшины. Жаль, что мне не удалось избавиться от своей неудачи.

После ее побега прошло всего несколько лет, прежде чем стало ясно, что семь тысяч лет «Знания» были, мягко говоря, неполными. Венерианские таблички показали, что наши переводы были ошибочными, особенно наш перевод марсианской таблички. Сигнала с родного мира Панкреатора в созвездии Южный Крест не будет. «Дорадус», наш козырь в предстоящей борьбе, был бездарно потерян этим дураком Кингманом.

А эта чудовищная женщина пошла дальше, нападала на нас в наших самых тайных убежищах — я сам был на волосок от смерти от ее рук. Говарду Фолкену, который должен был стать новым императором, не удалось пробудить Панкреатора на Юпитере — так называемый «мир богов» был там всего лишь миром животных. Никто из нас не предвидел значения Амальтеи. В «Знании» об этом не было ни слова. Наши планы и наша гордость были повержены в прах.