Венера Прайм
Шрифт:
Они прибыли. Их запах был в воде, вполне приемлемый запах, действительно прекрасный запах, но не такой, как было предсказано первым посещением. Ибо эти существа не дышали водой.
Неважно. Природа этих существ — мыслящих абстрактно, создателей машин и живых существ, рассказчиков — была открыта вторым посещением. Удивительным для Тхоувинтха было то, как мало их было. В воде их было так мало! У них было так мало разнообразия!
Их было меньше, чем пучок щупалец.
Где же их большие корабли? Почему мириады существ естественных миров не пришли тысячами и миллионами, чтобы занять подготовленные для них пространства? Ибо мир был приведен в порядок
В воде неподалеку Тхоувинтха попробовал одну из них, ту, что приходила чаще всего. По биению трех сердец, по метке времени Тхоувинтха понял, что пришло время обменяться историями.
Проведя долгие часы в одиночестве в искрящейся жизнью темноте, Спарта начала глубже понимать то место, которое «Знание» играло в мифах и легендах бронзового века. От «Знания» произошло много современных религий. Теперь стало понятно, почему многие исторические герои провели так много времени под водой, почему Книга Бытия описывала небо и землю в начале как «бесформенные и пустые; и тьма была на лице бездны», и почему «Дух Божий двигался по лицу вод».
Спарта мерцала белым светом в коридорах храма искусства, где стены светились самым теплым светом, а туманности сияющей жизни роились наиболее густо. Она вплыла во внутреннюю комнату. «Посол» покоился на своем пьедестале, не меняясь, не давая никакого видимого намека на жизнь, не говоря уже о пробуждении сознания. Но по вкусу воды она поняла, что это не так. Кислоты, которые омывали его клетки в стазисе, вытекали из его системы.
Она парила перед «Послом» в воде, ее короткие прямые волосы, лишенные цвета, мягко покачивались в колеблющемся потоке, ее жабры открывались и закрывались так же грациозно, как колыхание водорослей в медленном морском приливе.
— Вы проснулись? — Она выдувала воздух, позаимствованный из жабр, накопленный в легких, через рот и нос и издавала щелчки глубоко в горле, говоря на языке, известном тем, кто реконструировал его как язык культуры Х.
Одинокий щелчок эхом отозвался в воде вокруг нее:
— Да.
— Как вас зовут?
— Мы — живой мир.
— Как вы хотите, чтобы к вам обращались?
В ответ раздались глухие удары, словно под водой ударили в деревянные гонги:
— В этом теле форма обращения — Тхоувинтха.
— Ты — Тауинтха? — Объем тела Спарты был в четыре раза меньше, чем у «Посла» — как она ни старалась, ей не удавалось точно воспроизвести звучание имени.
— Вы можете называть нас Товинта. Мы не называли бы себя так, но мы понимаем, что у вас другое впечатление… другое строение. Как вас зовут?
— Мы, все представители моего вида, — называем себя людьми. В этом теле большинство тех, кто меня знает, называют меня Эллен Трой. Другие зовут меня Линда Надь. Я называю себя Спартой.
— Мы будем называть вас Обозначенным.
— Почему вы меня так называете?
— Вы похожи на других людей, которые пришли сюда, и на тех, кого мы наблюдали раньше, но также отличаетесь. Вы научились делать себя более похожими на нас. Вы могли обучиться
— Пожалуйста, объясните подробнее. — Спарта издала нетерпеливую череду щелчков и шипений. — Я хочу знать ваше впечатление.
— Мы расскажем друг другу много историй. Мы расскажем вам как можно больше о том, что произошло до нашего последнего визита. Вы расскажете нам обо всем, что произошло с тех пор. — С каждой фразой вода текла в мантию посла и вытекала из нее; жизнь струилась по его телу. — Позже будет больше времени. Но сейчас у нас мало времени. А где остальные?
— Они находятся на нашем корабле в ближайшем космосе.
— Значит, вы хотите, чтобы их уничтожили. — Бесстрастное «лицо» посла не выражало ни малейшего намека на одобрение или неодобрение, когда «Посол» незаметно отделился от сверкающего пьедестала и выплыл из гнезда с извивающимися микротрубочками, прикреплявшими его к кораблю. — Вы хотите пойти с нами один.
— Нет! — Гулкий щелчок. — Они не должны пострадать.
— Все должны прийти сюда. У нас мало времени. Очень скоро времени не останется.
— Я скажу им, если вы расскажете мне, как это сделать.
— Пойдем, и я расскажу вам, как.
Первой вошла в открытый отсек «Вентриса» Марианна, за ней Блейк. После того как отсек был закрыт, она стянула с головы шлем и направилась по коридору к переполненной кают-компании.
Марианна прибыла с огнем в сердце и огнем в глазах, и ей нужен был только окровавленный топор, чтобы соответствовать роли Клитемнестры [95] . Однако ее первые слова были обращены не к Форстеру, который выжидающе стоял перед ней, а к Биллу Хокинсу.
95
Клитемнестра — Действующее лицо трагедии Эсхила «Агамемнон». Клитеместра, в греческой мифологии жена Агамемнона; пока муж воевал под Троей, вступила в связь с его двоюродным братом Эгисфом. Когда Агамемнон возвратился на родину, убила его.
— Ты мог бы остановить их, — сердито сказала она. — Или, по крайней мере, попытаться. Ты что, хотел, чтобы он умер.
Он посмотрел в эти огненные глаза.
— Нет, Марианна, не хотел. И он не умрет.
— Потому что я сдалась, — сказала она. — Если бы я не заставила его сказать мне, где он спрятал статую, он пошел бы на смерть за свои принципы. Он вел себя как Мэ… по взрослому. Но ты Билл…
— У вас будет много времени для взаимных обвинений позже, мисс Митчелл. — Форстер прервал ее прежде, чем она произнесла более жесткие слова. — Сейчас нам нужно уладить кое-какие дела.
— Вот, — сказала она и подтолкнула к нему блокнот. На нем был грубый набросок — карта участка «храма искусства» с крестиком, отмечающим место. — Это лучшее, что я смогла сделать.
— Так, прекрасно, — сказал Форстер, взглянув на рисунок и передав его Блейку. — Блейк, я полагаю, ты можешь позаботиться об этом.
— Да, сэр, — Блейк взял блокнот и немедленно покинул летную палубу.
— Ну вот, теперь с этим покончено, — Форстер подошел к пустому дивану и наклонился, роясь в холщовом мешке под консолью. Он достал стеклянную бутылку с облупившимися этикетками, наполненную темно-янтарной жидкостью. Один из его заветных «Наполеонов». — Почему бы нам не расслабиться и не выпить, чтобы забыть все эти неприятности?