Венера
Шрифт:
— В обмен на тот дом, что напротив!
— Из окон которого ты кивал мне? Но ведь он все еще твой!
— И останется моим. Я сбил цену с двадцати пяти лир на квадратный метр до пятнадцати, а потом до трех, с чего никто больше не мог получить «куртажа», ни бургомистр, и никто другой. Поэтому городу не стоило завладевать этим домом и нести расходы по отдаче его в наем — и мне оставляют оба дома.
Она подумала: «Он унаследовал деловые наклонности своей матери! И он округляет свое имение, точь-в-точь, как тот
— Я восхищаюсь тобой, — сказала она.
— И не без основания. Ты увидишь, мы сделаемся вместе самыми крупными домовладельцами Неаполя. Мы будем спекулировать! Я построю казармы для бедняков!
— Тебе нужны деньги?
— Я предпочитаю, чтобы ты дала мне доверенность к твоему банкиру Рущуку. Я уже говорил с ним; он вчера приехал; я ему очень симпатичен.
— Кому ты можешь быть не симпатичен?
— Так я получу доверенность?
— Нет, доверенности ты не получишь.
— Что? Нет?
— Нет.
— Ну, оставим это, — небрежно сказал он. — Это не к спеху.
От времени до времени он, закуривая папиросу, предлагал взять на себя все дела, так как они, вероятно, докучают ей. Она объявила, что они, действительно, докучают ей; она поищет секретаря.
Немедленно к ней явился маленький худощавый человечек с редкой растительностью на желтом лице и неприятно шутливыми манерами. На нем был длинный лоснящийся сюртук, белый галстук и потертые желтые башмаки. Он с ироническим подобострастием заявил, что готов на все услуги. Она отослала его. Через два дня он опять явился: в случае, если никто другой не пожелал… Никто не приходил. Дон Саверио пожимал плечами. «Никто не хочет работать».
Однажды утром она услышала на лестнице, как портье прогонял какого-то человека, предлагавшего свои услуги в качестве секретаря.
— Место занято, — заметил Чирилло. Она приказала послать просителя наверх. Он поднялся по лестнице; портье послал ему вдогонку несколько слов на местном диалекте. Это был молодой человек, прилично, но бедно одетый, по-видимому студент. Он остановился на пороге, бледный и взволнованный, и объявил, что ошибся. Затем он вдруг повернулся и исчез.
Первый претендент снова явился.
— Я не хочу больше обманывать вашу светлость, поэтому я прямо скажу…
При этом он, расставив руки, согнулся до земли. Когда он снова поднял голову, его лицо было совершенно искажено злобным удовольствием.
— …что ваша светлость никогда не найдете никого другого, кроме меня. К тому же я имею право на это место.
— Как вас, собственно, зовут, мой милый?
— Муцио, к услугам вашей светлости. Кавалер Муцио.
— Так вы имеете право, кавалер?
— Я заплатил за эту должность его сиятельству принцу — да, заплатил две тысячи лир.
— Принц берет деньги у моего секретаря — это поразительно.
— Что удивляет вашу светлость? Я думал, что ваша светлость знаете обычаи? Иначе я просветил бы вас раньше… Принц и я заключили сделку, ваша светлость не может уже изменить этого. Если принц теперь допустит, чтобы вы взяли кого-нибудь другого, ему придется иметь дело с каморрой.
Он ухмыльнулся желтыми глазами и зубами, изливаясь в выражениях глубочайшей преданности.
— Так каморра! — с удивлением и удовольствием сказала она. — Это, очевидно, и есть то слово, которого мне недоставало!.. Но теперь сядемте, кавалер. Я ничего не имею против вас, я беру вас к себе на службу. Итак, рассказывайте и будьте по возможности искренни.
— По возможности, говорите вы, ваша светлость? Разве я не был с вами до сих пор преступно искренен? Вы не выдадите меня дону Саверио?
Он умолял ее, протягивая к ней желтые, широкие, цепкие пальцы. Редкая бородка лихорадочно тряслась на желтом лице, на котором одна гримаса сменялась другой.
— Если ваша светлость расскажете что-нибудь, то вам придется так же плохо, как и мне. Дон Саверио и очень хороших отношениях с каморрой.
— Это, очевидно, и делает возможным его дела с домами. Они блестящи до странности.
— И это тоже. О, я мог бы рассказать многое. Но я не скажу ничего, потому что это запрещено. По должности я не могу сказать ничего. Но экстренное вознаграждение, которое назначили бы мне, ваша светлость, возложило бы на меня внедолжностные обязанности…
— Которые вы исполняли бы?
— Самым добросовестным образом. Я сумел бы узнать все, что возбуждает любопытство вашей светлости.
— Вот вам сто лир. Постарайтесь разузнать, куда исчез маленький булочник.
Его рука схватила бумажку.
— Ваша светлость сейчас узнает. Я сам отвез хорошенького мальчугана в больницу со сломанными ногами: шеф и остальные столкнули его с балкона кухни. Ваша светлость оказали мальчику слишком много милости; это было, с вашего позволения, немного неосторожно…
— О!
Она отвернулась. Муцио вытянул желтую шею и сказал, кивая, точно грязная и мудрая птица с высоты:
— Такова жизнь.
— Вы скажете мне, когда мальчик выздоровеет; я позабочусь о нем. Рассказывайте дальше.
— Я желаю вашей светлости добра. За сто лир я причинил вашей светлости достаточно горя.
Она отпустила его. В следующий раз он сообщил, что молодой человек, которого она хотела взять в секретари вместо него, так внезапно ушел, потому что у него были основания ожидать внезапной смерти. «У него, вероятно, порок сердца», — сказал Муцио.
— Где Нана, моя камеристка?
— Ей живется хорошо, она просит вашу светлость не забывать ее.
— Она в Неаполе?
— И совсем близко. Вашей светлости стоит приказать, и Нана появится. Но ваша светлость не сделаете этого, потому что Нана это повредило бы…