Венера
Шрифт:
Больше он не приходил. Она позвонила; обед был готов. Не было ни бананов, ни заячьего паштета, и причины, на которые ей сослались, показались ей недостаточными, но все поданное было превосходно. Ванна, которую ей приготовили позднее, была сильно надушена, но не пармскими фиалками; она находилась тут же в спальне, за несколькими ступеньками. Герцогиня вошла в нее; зашумела портьера; из-за нее выступил дон Саверио, весь точно из мрамора.
Утром она высунулась из окна, между огромными каменными фантазиями фасада: улитками, детскими головами, мордами и хвостами драконов.
Улица сверкала и жужжала на утреннем солнце. Вверх посмотрела молодая девушка; на руке у нее была большая корзина с бельем. Она была смуглая, маленькая и гибкая. Черные волосы были высоко подняты и связаны узлом; глаза были теплые, кроткие, как у газели.
«Мне хочется поцеловать ее в приплюснутый африканский носик, — подумала герцогиня. — К тому же она может быть моей прачкой».
Она сделала знак девушке; та радостно кивнула головой и впорхнула в ворота. Герцогиня ждала; наконец, она потеряла терпение и спросила своего камердинера, статного, полного достоинства человека. Он ничего не видел; лакеи в передней и на лестнице то же самое. Быть может, девушки на галереях, в запутанных коридорах? Они со смехом и пением носились по ним; они были так любопытны и перегибались через перила при каждом шаге на лестницах. «Нет!..» А величественный швейцар с бритым тройным подбородком? Он ничего не знал. Герцогиня была озадачена. Как мог человек, на ее глазах перешагнувший через порог ее дома, бесследно исчезнуть? Проспер, ее егерь, делал многозначительное лицо и молчал. Она заметила отсутствие своей камеристки.
— Где же Нана? Она еще не вернулась?
— Вернется ли она когда-нибудь? — сказал Проспер.
— Сегодня утром мне прислуживала другая, очень ловкая девушка. Она сказала мне, что Нана попросила отпустить ее посмотреть Неаполь, что меня очень удивило; Нана поступает обыкновенно иначе, когда хочет уйти. Где она может быть?
— Кто знает? — возразил Проспер. — Кто знает, где теперь был бы я сам, если бы не носил револьвера в кармане.
— Что ты говоришь?
— Когда я вчера вечером вернулся домой, Чирилло, портье, не хотел впустить меня. Герцогине я больше не нужен, сказал он. Конечно, я засмеялся ему в лицо и сказал: «Я сопровождаю герцогиню с самой Далмации, где она была королевой; ею она и осталась, и меня она не прогонит»…
— Я и не сделаю этого.
— Но сейчас же меня окружила целая куча этих обезьян и стала размахивать руками. Я должен был показать им оружие.
— Это очень странно, — сказал она. Но прежде всего она находила забавным веселый водоворот пестрой улицы, которая, чтобы служить ей, вливалась в ее дом, высоко вздымаясь по величественным ступеням. Проворная, желто-черная толпа лакеев, камеристок и горничных, поваров, грумов, кучеров и подметальщиков возбуждала в ней любопытство своими наглыми шутками, низким смирением и тайными проделками. Это была новая разновидность народа. На все ее приказания они отвечали: «Все будет исполнено», и все делалось хорошо, но иначе. Они ползали перед ней на брюхе, а, как только она отворачивалась, показывали ей язык. Ее камеристку они украли у нее. Ни один не выдавал другого, они держались друг за друга, как держатся хвостами обезьяны в клетке. «Я попала в царство говорящих животных», — думала она.
Она наблюдала за принцем среди людей, которых он нанял для нее. Они гнули спину перед ним меньше, чем перед ней, госпожой; но они внимательно следили за его глазами. Вероятно, они и обманывали его меньше. Она давала денег, сколько он просил, и ни о чем не спрашивала. Она забавлялась, как когда-то ребенком, в своем одиноком морском замке, своей бесчисленной челядью. Один торт был особенно удачен.
— Шеф сам делал его, — заметил Амедео, камердинер.
— Я хочу поблагодарить его.
Проспер стоял в конце зала. Он исчез и вернулся с невысоким, миловидным подростком, который снял свой бумажный колпак и непринужденно поклонился.
— Это я, милостивейшая герцогиня, испек торт, — сказал он, делая при каждом слове новую гримасу. Принц тоже оживился.
— Вот так комик! Спой-ка что-нибудь!
— Этот мальчуган великолепен, я хочу сегодня опять послушать его! — сказала она на следующий день. Проспер пошел за ним: маленький кондитер исчез. Герцогиня и егерь молча переглянулись. Между тем явился высокий рыжий повар и объявил, что всегда все торты делает он сам. Такого мальчика, о каком говорит герцогиня, никогда не было в доме.
— Кто знает? — спокойно сказал дон Саверио.
— Меня ждут в клубе, — прибавил он. — Проспер, мой плащ.
Проспер принес его, и принц собрался уходить. Вдруг он сунул руку в карман и остановился.
— Мой бумажник! Должно быть, он выпал в гардеробной, посмотрите-ка, Проспер… Что, нет?
— Нет, ваше сиятельство.
— Это очень странно. Я положил его в карман, входя сюда. Проспер снял с меня плащ, вы заметили это, герцогиня. Он сам отнес его в кабинет, который имеет только этот вход и в который за это время никто не входил. Так бумажника нет там на полу? Это очень странно.
— Ваше сиятельство, я не вор, — сказал егерь, сдерживая дрожь.
Дон Саверио любезно улыбнулся.
— Кто говорит это, мой друг? Было бы глупо с моей стороны утверждать это, раз у меня нет доказательств. Вы выходили за маленьким булочником, хотя, вероятно, знали еще раньше, что это бесцельно. У вас я поэтому бумажника, конечно, не нашел бы, даже если бы вы взяли его — чего вы, конечно, не сделали.
— Ваше сиятельство, позвольте! — воскликнул егерь, выпрямляясь.
— Я отпускаю тебя, Проспер, — сказала герцогиня, делая знак глазами.
Он тотчас же успокоился.
— Пойди в мою комнату, я дам тебе твое жалованье, ты уйдешь сегодня же.
— Этого я не хотел, — успокаивающим тоном заметил принц. — В конце концов на его месте всякий поступил бы так же.
— Проспер, — сказала она, оставшись с ним наедине, — ты не замечаешь, что от тебя хотят избавиться? Вот тебе деньги, уходи. У тебя не будет никаких обязанностей. Тебе придется только прогуливаться иногда под моими окнами. Бороду ты сбреешь.
— Мне будет трудно покинуть вашу светлость, — пролепетал егерь. — Я не знаю, что здесь ждет вашу светлость.
— В том-то и дело, что я тоже не знаю этого. А мне хочется знать. Поэтому иди, старина.
Однажды утром она увидела дона Саверио в окне противоположного дома.
— Как ты попал туда? — спросила она его.
— Он принадлежит мне. Я приобрел его у города.
— Ах! Каким же образом? Ты наделал еще долгов?
— Ничего подобного. Я купил его на деньги, которые получил за посредничество при покупке тобой этого дворца. Дом направо от нас я тоже получил — в обмен.
— Объясни, пожалуйста.