Венера
Шрифт:
— Ты позовешь меня обратно, — икая, сказал паша и, пошатываясь, двинулся дальше. — Ты получишь ее за полмиллиона. В чем я мог бы отказать тебе? Можешь делать с нею, что хочешь. Но только это!
Рущуку и паше завидовали: они удовлетворяли свои желания, громко выражали их, требовали больших сумм, бранились. Каждому хотелось подражать им. Было сброшено еще несколько цепей. Парочки разгорячились еще больше. Там и сям обменивались колкостями.
Винон Кукуру за лавровым кустом позволила прекрасному
— Не стесняйтесь, Феличе, не стоит. То, что вы делаете с этой дамой, не идет в счет.
— Почему? — невинно спросила Винон.
— Потому, что это делают с ней слишком многие.
— Право, маркиз, я думаю, что она ревнует. Кстати, ведь мы еще не поздоровались. Дай мне руку.
Лилиан выпустила ветви.
— Вы видите, Тронтола. Разве не печально, что сестры даже не здороваются друг с другом? Можно ненавидеть друг друга — я ничего не имею против этого, но здороваться все-таки следовало бы. Впрочем, я не питаю к Лилиан ненависти, ведь она нисколько не выше меня…
Лилиан вдруг очутилась за кустом, возле них.
— Я не выше тебя? Я настолько же выше тебя, насколько чистая совесть выше нечистой…
— Это красиво сказано.
Сестры мерили друг друга взглядами. Лилиан стояла, выпрямившись, в своем металлически сверкающем платье, точно в потоке кинжалов. Винон мягко лежала в своем красном шелку, выставляя покрытую кружевами грудь; лицо ее отливало молочным блеском, точно опал.
— Это настолько же красивее, — заявила Лилиан, — насколько свободная артистическая жизнь красивее тайных пороков.
— О, какие громкие слова! — мягко сказала Винон. — И прежде всего не тот стоит выше, кто впадает в гнев… Вы знаете книгу моей сестры, маркиз?
Тронтола попробовал перевести разговор на другую тему.
— Великолепная книга, княжна. Она написана для знатоков. У вас талант делать вещи литературно возможными…
— О, тут дело не в таланте, — вставила Винон.
— Нет, потому что у тебя его нет, — пояснила Лилиан.
— От меня его и не требуют. Талант хорош для того, кто не умеет пробиться, как личность… Ты после своего бегства из Рима написала памфлет на римское общество. В нем есть все, что знают и о чем не говорят: живущие на содержании мужчины, проданные женщины, высокопоставленные шулера, побочные доходы сановников, полиция на службе у частных страстей, прикрытые преступления и противоествественные любовные истории, — вся гамма.
Тронтола заметил тоном знатока:
— Ваша сестра красивым жестам швырнула все это в лицо обществу.
— Возможно. Но согласитесь, что женщина, которая печатает такие вещи, не играет роли сильнейшей. Она мстит. Общество ранило ее, она же не может сделать обществу ничего: ей можно и не верить, так как она ведь мстит… Чего только она не рассказала о Тамбурини; это не помешает ему в один прекрасный день стать епископом Неаполя. Она бессильна; ей не остается ничего другого, как презирать нас. Вы находите это таким достойным удивления?
Тронтола воскликнул в растущем смущении:
— Ваша
— В прекрасном одиночестве! — подтвердила Лилиан. И она опять повторила то, в чем тысячу раз ее уверяла ее гордость:
— Стоя на сцене нагая и залитая светом, я поднимаю ослепительный, победоносный протест против всего лицемерия моей касты, против всей грязи и ненависти к телу.
— И подумать, что другие при этом просто забавляются, — заметила Винон.
— Почему ты отняла у меня Жана Гиньоль?
— Вот он, главный вопрос во всей этой сцене.
— Я отвечу тебе. Потому, что ты хотела отомстить за то, что я жила, что я осмелилась жить, а ты не осмеливалась. И потому, что ты унаследовала ненависть нашей матери, которая ненавидела меня за все богатые постели, в которые я не позволила положить себя. И ненависть всего общества, которое завидует мне за мужество моей жизни. И потому, что ты сама принуждена подолгу страдать от желаний, которые я быстро утоляю, и принуждена лицемерить! О! Весь тайный стыд женщины с добрым именем! Вы видели, Тронтола…
Тронтола сделал безнадежный жест.
— …как коварно она обошлась с маленьким русским, который чуть не плакал. Она так рада, что не хочет его. Ее желания для нее пытка… Но потом над бедной Винон наклоняетесь вы, маркиз, и в это мгновение она не спокойна, бедная Винон, — совсем не спокойна!
Тронтола польщенным жестом отклонил от себя эту честь.
— И все-таки она должна держать себя спокойно, именно теперь, накануне ее представления ко двору! Она будет представлена вместе со своим мужем. Наконец-то, ей прощают мое существование: какое торжество! А интриги, понадобившиеся, чтобы добиться этого, а поцелуи и укусы в темноте, а отречение от последней гордости, а скука, а грязь в душе… Грязь — о, если бы мне дали миллионы и царские почести — я говорю это от всего сердца, — я не хотела бы ни минуты дышать тем воздухом, которым дышишь ты!
— Ты кончила декламировать? — презрительно осведомилась Винон. — Я охотно верю, что ты отказываешься следовать моему примеру. Прежде всего потому, что ты не можешь. Ты хотела бы знать, почему я отняла у тебя Жана Гиньоль? Потому что я любила его.
— Ты обманываешь его.
— Я его не обманывала.
— Что же это доказывает?
— Потому что ты не любишь ни его, ни кого-либо другого. Твое прекрасное одиночество, — позволь это сказать тебе, — порождение холодности и себялюбия.
— Потому что я не хотела позволить maman и всему обществу злоупотреблять собой?
— О, вечно все общество. Если бы ты в самом деле хотела бороться с ним! Я делаю это.
— Ты!
— Я! Кто сказал тебе, что я менее одинока, чем ты? Я прокладываю в обществе дорогу себе и своим желаниям. Оно спускает мне многое, потому что чувствует, что я показала бы когти. О, я не написала бы книги и не доставила бы свету безвредного зрелища!
Винон уже не лежала спокойно, как прежде, она сильно разгорячилась. Тронтола вертелся между ними, чувствуя себя неловко, но в то же время возбужденный этим взрывом женских темпераментов.