Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры
Шрифт:
В X–XI вв. Весь выступает уже как заметное этническое целое — раннефеодальная народность, а не племя или союз племен.
По ходу изложения мы неоднократно и по разным поводам высказывали свое отношение к вопросу об этнической принадлежности курганов Межозерья древней Веси, отмечая свое несогласие со взглядами других авторов, и старались подкрепить собственный взгляд необходимыми доказательствами. Теперь суммируем их.
Географическое размещение курганов приладожского типа в пределах строго ограниченного района (в Межозерье), совпадение этого района с данными о локализации Веси, полученными в итоге анализа письменных источников (Веси летописей, Виссов западноевропейских хронистов и Вису арабов), совпадение его в общих чертах с областью расселения современных вепсов, а также с зоной распространения топонимов, этимологизирующихся из вепсского языка, — все это существенные аргументы в пользу поддерживаемой нами точки зрения. Однако наибольшую убедительность (разумеется, в сочетании с предыдущими) придают ей,
Глава третья. ПРЕДАНИЯ О ЧУДИ
1
Разрешение вопроса о том, как в дальнейшем протекал процесс этнического развития вепсского народа, сопряжено с большими затруднениями. Наиболее существенным возражением из числа тех, которые могут быть выставлены против поддерживаемой нами концепции прямого генетического родства древней Веси и современных вепсов, следует считать тот ничем не устранимый факт, что письменные источники содержат очень немного сведений о ранних (XIII–XV вв.) этапах рассматриваемого процесса, а те данные, которыми мы принуждены оперировать, далеко не всегда поддаются достаточно определенному истолкованию. Рассчитывать на скорое приращение этих данных было бы слишком оптимистично. Из сказанного следует, что выход из затруднения надо искать в расширении круга используемых источников, привлекая по возможности материалы смежных дисциплин.
К сожалению, ни археологическими, ни антропологическими материалами, дающими основания для относительно точных суждений, мы пока еще в достаточной мере не располагаем. С тем большим вниманием нужно отнестись к сведениям, которые можно извлечь из анализа некоторых жанров фольклора: мы имеем в виду местные исторические предания, а среди них в особенности так называемые предания о Чуди.
Этническое имя Чудь — одно из наиболее широко распространенных древних названий ряда народов, обитавших на западе, севере и северо-востоке европейской части нашей страны. Оно известно начиная с отдаленного прошлого и отзвуки его слышны кое-где до сих пор. «Чудь белоглазая», таинственный народ, предания о котором воспринимались как захватывающие волшебные сказки, попала в художественную литературу, в поэзию:
Там много их… то кузнецы,
Потомки белоглазой Чуди,
— писал Ф. Н. Глинка о южных карелах, с которыми познакомила его судьба политического ссыльного.
Термин «Чудь», по-видимому, впервые упомянут в уже цитированном сочинении готского историка Иордана «De Gelarum sive Gothorum origine et rebus gestis», написанном в середине VI в. н. э. Существует несколько вариантов транскрипции имени Чудь в разных списках — Thiudos, Tuidos, Thiudi. Что скрывается за этим этнонимом — отдельный народ или же группа народов, где следует локализовать иорданову Чудь, на каком языке (или языках) она говорила и т. д. — это все вопросы, на которые историческая наука еще не дала окончательного ответа. Впрочем, упоминание Чуди в одном ряду с другими финскими этническими образованиями (Весью, Мерей, Мордвой) достаточно прозрачно намекает на ее языковую принадлежность. В прошлом имела место попытка более точно определить место обитания этой Чуди, учитывая, что касательно нее Иордан как будто бы сделал дополнительное указание, именуя ее Thuidos in Aunxis. К.-В. Мюлленгоф расшифровал это in Aunxis как Aunuksessa ’в Олонце’ (инессив от финск. Aunus, карельск. — ливвик. Anus). Эта мысль была поддержана Ю. Коскиненом, В. Томашеком, Ф. А. Брауном и другими исследователями.
Догадка К.-В. Мюлленгофа, окажись она верной, открыла бы чрезвычайно заманчивую перспективу видеть в этой «Олонецкой Чуди» первых наиболее ранних прибалтийско-финских насельников указанной территории и согласовать данное обстоятельство с известным из археологии фактом обитания вепсов— Веси в восточном Приладожье в X–XI в. Однако такая гипотеза встречает энергичные возражения со стороны языковедов, не без основания указывающих на некоторые свидетельства исторической фонетики прибалтийско-финских языков, согласно которым переход al < ай совершился довольно поздно и в VI–X вв. не мог иметь места. Таким образом, вопрос об иордановой Чуди продолжает оставаться невыясненным.
Чудь фигурирует уже на первых страницах «Повести временных лет», где это название также употреблено в значении этнического имени, но применительно к двум различным географическим районам: в одних случаях Чудью называется население, обитавшее на более или менее точно определяемом пространстве, примыкающем к юго-восточному побережью Балтийского моря (впрочем, и здесь еще имеются неясности, требующие тщательных специальных исследований); в других — речь идет о Заволочской Чуди, жившей к востоку и северо-востоку от Онежского озера, область расселения которой очерчивается еще более приблизительно.
Несмотря на то что вообще имя Чудь в русских источниках, по-видимому, имело собирательный оттенок, уже теперь можно в ряде случаев с большой долей вероятия высказать суждения о том, какие народы под ним скрываются. Несомненно прежде всего, что Чудь (безразлично, в Прибалтике или в Заволочье) говорила на языках финской ветви финно-угорской семьи языков. Несомненно, далее, что основная масса Прибалтийской Чуди — это предки эстов. Кроме того, очень вероятно, что определенная часть Чуди, жившей в некотором отдалении от Финского залива и примыкавшей к Чудскому озеру, может быть отожествлена с Водью. По поводу Заволочской Чуди большинство авторов так или иначе солидаризировалось с Н. П. Барсовым, который в данном случае придавал этому имени исключительно собирательное значение.
С течением времени, от столетия к столетию, Чудь все реже фигурирует на страницах письменных источников. Изредка мы встречаемся с нею в житийной литературе и в отдельных сочинениях средневековых иностранных писателей и путешественников (Джемс); отрывочные упоминания ее могут быть извлечены из некоторых писцовых книг.
Этими относительно ранними документальными свидетельствами о Чуди мы займемся в четвертой главе настоящей работы. Теперь же обратим внимание на то, что хотя традиция употребления данного названия и обнаруживала тенденцию к угасанию, однако она не исчезла полностью. Имя Чудь сохранилось в живом бытовании в качестве этнических названий, присвоенных одними народами другим. Название «чудья» еще в прошлом веке применялось русскими к Води. Русское население называло Чудью, чухнами, чухной эстонцев и финнов-ингерманландцев (последние наименования воспринимались, правда, как обидные, пренебрежительные). Очень сходным именем называли русские и вепсов (Чудью, чухарями). Официальное название вепсов до революции — также Чудь. Оно едва ли привнесено в административную практику книжной традицией. Русская книжная традиция (В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов, П. И. Челищев и др.) разумеет под Чудью северных финно-угров вообще, а не именно вепсов, которых она еще не знала и даже путала с карелами (Н. Я. Озерецковский). Напротив, администрация Олонецкой губернии (в XIX в., например) знает и называет этим именем конкретный народ, что вряд ли объясняется простой случайностью. Сохранившийся до сих пор этноним чухари с достаточной определенностью свидетельствует в пользу того мнения, что название Чудь восходит не к письменной, книжной, а к устной, бытовой традиции, сложившейся у смежно живущего с вепсами северновеликорусского населения.
Название Чудь, как уже было сказано, фигурирует, кроме того, в исторических преданиях ряда народов, обитающих преимущественно на Севере европейской части нашей страны. Предания о Чуди широко бытуют у коми-зырян и занимают значительное место в их фольклоре. У саамов (лопарей) имеется большое количество преданий о борьбе с воинственным племенем Чудь (Cutbe, Cude, Cudde), которое нападало на мирные саамские поселения. Своеобразный отзвук этого этнонима констатировал M. М. Пришвин, записывавший фольклорные тексты на оз. Имандра: его информатор назвал «верой в Чудь» все лопарские верования и поверья. В саамском фольклоре (сказках и преданиях) и теперь еще исследователи фиксируют упоминания Чуди. Однако больше всего предания о Чуди распространены среди русского населения, причем преимущественно (если не исключительно) в двух районах: на севере (Архангельская, частью Вологодская и Ленинградская области и Карельская АССР) и в южной Сибири (преимущественно у русского старожильческого населения Алтая). Таким образом, легенды о Чуди имели широкое распространение. По мнению Д. М. Лебедева, подобная легенда нашла отражение в одном из ранних документов, появление которого относится к XV в., — в известном «Сказании о человецех незнаемых в Восточной стране».[26] Предание о самопогребении Чуди встречается и в сочинении Григория Новицкого.
Что представляет собой эта Чудь в преданиях? Может ли она быть сопоставлена с известиями о Чуди в письменных источниках, скажем, в северной житийной литературе? Скрывается ли за этим названием один народ или несколько? Можно ли, хотя бы предположительно, сказать, какой (или какие) именно? Иными словами: в какой степени предания соответствуют исторической действительности и в каком виде эта действительность вырисовывается в результате их критического разбора?
В самом деле, ссылки на предания о Чуди встречаются во многих работах. Ими пытаются подтвердить весьма различные положения. Настало время заново просмотреть имеющийся материал и постараться определить, для каких целей и в какой мере эти данные могут быть использованы.