Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры
Шрифт:
В свете разобранных выше материалов становится ясно, что данные преданий не без пользы могут быть привлечены к решению еще одной «загадочной проблемы», а именно проблемы Биармии. В науке давно уже обсуждается вопрос об этнической, социальной и историко-культурной сущности Биармии (Beormas англо-саксонских известий, Bjarmaland скандинавских саг). Долгое время Биармию отожествляли с Пермью, считая ее жителей предками современных народов коми (пермяков и зырян). Эта точка зрения около 60 лет тому назад была подвергнута очень основательной критике К. С. Кузнецовым, и в настоящее время никто из исследователей, по-видимому, ее не поддерживает.
К. С. Кузнецов справедливо возражал против отожествления Биармии с древней Пермью, однако, увлекшись своими возражениями, он вообще пытался исключить возможность локализации Биармии в Подвинье, а отыскивал ее где-то на Кольском полуострове, в районе Колы,
Мысль о вероятности того, что жители Биармии в языковом отношении были близки к западным финнам, выдвинута давно. В начале нашего столетия она уже оживленно обсуждалась даже в краеведческой литературе.
За последнее время попытку подойти к этому вопросу по-новому сделал Д. В. Бубрих, который, изучая языковый материал, пришел к заключению, что «Заволоцкая Чудь — нечто созерцаемое со стороны западного и юго-западного входа в Заволочье, Bjarmaland, Beormas — то же самое, созерцаемое со стороны Белого моря». Эту точку зрения Д. В. Бубриха активно поддержал и В. И. Лыткин.
Конкретные исследования саг в качестве исторических источников показали большую плодотворность подобной работы. Есть все основания полагать, что саги, как это удалось показать еще К. Ф. Тиандеру, содержат богатый материал, отражающий реальные исторические факты. Так, названный автор, тщательно изучивший, например, Орвар-Одд-сагу, пришел к заключению, что в отличие от ряда включенных в нее фантастических эпизодов «в рассказе о Биармии ни одна черта не отзывается фантастичностью, все сообщаемые подробности не противоречат действительным условиям жизни, бытовая обстановка сохранена вполне исторически, и поведение действующих лиц определяется естественно их характером и ситуацией». Точно то же следует сказать о ряде эпизодов, имеющихся и в других сагах (нападение на Биармию Торира Собаки и т. д.).
Никакой иной этнической основы в составе жителей, населявших Биармию, кроме чудской, предположить невозможно. Хотя норвежец Отер, посетивший местности в низовьях Двины около 875 г., говорит также и о лопарях (терфиннах), но по смыслу рассказа из этого вовсе не следует, будто биармийцы занимали один берег реки, а лопари — противоположный. Отер лишь противопоставляет пустынность Лапландии, рыболовецко-охотничий тип хозяйства лопарей населенности и высокой культуре хозяйства биармийцев, сильно, впрочем, преувеличенным. Такое противопоставление нам, однако, кажется естественным: долгое время наблюдая примитивный быт лопарей, Отер должен был оттенить заметное отличие от него быта биармийцев, достигших уже более высокого уровня развития культуры. Но даже в том случае, если сообщение Отера трактовать в смысле признания тесного соседства биармийцев с лопарями, это не нарушает общего построения (выше уже говорилось, что вообще контакты Чуди— вепсов с лопарями несомненно имели место).
В самом деле, имеются существенные факты, которые могут быть приведены в защиту обсуждаемого взгляда. Начать с того, что название Bjarmaland, Beormas хорошо этимологизируется на почве прибалтийско-финских языков — Peramaa ’Задняя земля, земля за рубежом’, т. е. Заволочье. Далее, насколько можно судить, язык, на котором говорили биармийцы, был именно прибалтийско-финский, а не пермский или какой-нибудь другой. Дело здесь не только в том, что нам известно биармийско-чудское слово Joomali (бог), упомянутое в сагах, а также что на территории бывшего Заволочья, как установлено, богато представлена вепсская топонимика. Интересно другое. Саги подразумевают, что скандинавы, приезжавшие в Биармию, понимали язык аборигенов, так как хорошо знали язык лопарей (саамов), которых они называли финнами. В известии Отера о Биармии прямо говорится, что язык биармийцев очень схож с языком лопарей. Отер сообщил, будто «ему показалось, что финны (т. е. лопари, — В. П.) и жители Биармии говорят на одном и том же языке». С другой стороны, в лопарских преданиях о Чуди также имеются прямые указания на то, что лопари понимали язык нападавшей на них Чуди. В. В. Гудкова-Сенкевич, занимавшаяся собиранием лопарских преданий, убедилась в том, что чудские воины этих преданий были прибалтийскими финнами, соседями саамов, которые понимали их язык. Такое двухстороннее подтверждение факта, видимо, можно считать убедительным.
В пользу высказанного Д. В. Бубрихом взгляда говорят, далее, и некоторые этнографические детали, присутствующие в сагах, если их сопоставить с аналогичными деталями, извлекаемыми из преданий о Чуди. Конечно, в сагах, как было сказано, много фантастики. Но все же указания на наличие у биармийцев земледелия (надо полагать, примитивного), животноводства, бревенчатых построек (упоминается «хижина»), а из оружия — дротиков, меча и щита Шэгут быть безбоязненно привлечены в качестве общего материала для этнографической характеристики Чуди— биармийцев.
Наконец, несколько слов касательно локализации Биармии. В этом отношении наша карта распространения преданий о Чуди, возможно, также окажет свое содействие. Уже было обращено внимание на то, что на карте предания группируются в гнезда. Одно из таких гнезд как раз имеется в низовье р. Двины (саги называют реку Vina) в окрестностях Холмогор (саги упоминают Holmgard). Еще у В. В. Крестинина имелись какие-то не известного нам теперь происхождения сведения, не оставленные без внимания И. А. Елизаровским, о том, что город Холмогоры образовался на месте трех чудских селений. Именно сюда и приезжали скандинавы для торговли и — в случае удачи — грабежа. Здесь они и встретились с населением, которое они сами назвали биармийцами, которому Русь дала имя Заволочской Чуди, но которое в сущности было ответвлением древних вепсов (Веси).
В свете всего сказанного целесообразно, наконец, вернуться и к вопросу о времени и путях появления древневепсских насельников на территории Заволочья. Обратимся сначала к первой задаче — хронологической. Единственная твердая дата, около которой возможно группировать имеющиеся на этот счет сведения, — это 70-е годы IX столетия; она извлекается из известия Отера о Биармии. Сообщение летописи о Заволочской Чуди, как известно, находится в ее недатированной вводной части, но оно не вступает в противоречие с данными Отера. Датировка известных археологических материалов (ранние курганы с трупосожжениями в Приладожье, Белозерье и на р. Суде исследователи относят к IX в.) также не отрицает указанной хронологической привязки. Таким образом, весьма вероятно, что древневепсское население во второй половине IX в. — во всяком случае в отдельных районах Заволочья — уже имелось, а следовательно, его появление там можно предположительно датировать еще более ранним периодом — не позднее, надо полагать, рубежа VIII–IX вв.
Касательно второго вопроса — о путях проникновения древних вепсов в Заволочье — мы можем опереться на следующий ряд соображений. Биармийцы (Заволочская Чудь) говорили, несомненно, на языке, принадлежавшем к прибалтийско-финской группе. Больше того, есть все основания полагать, что это был диалект вепсского (древневесского) языка: его большая близость к собственно вепсскому и южным диалектам карельского неоспорима. Очевидно, что морфологическое и фонетическое сходство вепсско-карельских заимствованных слов в коми-зырянских и северновеликорусских диалектах со своими аналогиями в вепсском и карельском языках таково, что едва ли поддается объяснению на основе автохтонизма и конвергенции. Слишком большие пространства отделяют Заволочскую Чудь от остальных прибалтов финнов и слишком хорошо виден на отмеченных заимствованиях отпечаток «свежести» и «новизны» их включения в иную языковую среду, чтобы, не считаясь с этим, предполагать, будто все указанные факты возможно понять, не прибегая к гипотезе о перемещении (проникновении, инфильтрации) в Заволочье заметных (хотя и немногочисленных) коллективов древневепсского происхождения. Распространение в пределах Заволочья восточно-балтийского («вепсоидного») антропологического типа если и не подтверждает прямо факт передвижения, то во всяком случае не противоречит ему. Наконец, общая историческая тенденция к продвижению в восточном и северо-восточном направлениях, выявленная на материале письменных свидетельств и археологических данных о Веси, совпадающая с показаниями как средневековых источников, так и преданий, повествующих о Чуди, по-видимому, должна оцениваться в качестве реально существовавшего фактора, действие которого сказывалось в течение длительного времени. В свете сказанного, можно думать, заслуживают большего доверия содержащиеся в преданиях первого подцикла моменты, касающиеся «находничества» Чуди, ее подвижности и активности. Отражение их в преданиях есть, на наш взгляд, свидетельство того, что предания о Чуди даже в своих наиболее ранних вариантах (в подцикле об активной, нападающей Чуди) воспроизводят не начальный период проникновения Веси-вепсов в Заволочье, а лишь один из последующих этапов этого процесса, а именно тот, когда самый процесс осложнился первыми контактами со славянскими колонистами.