Верь мне и жди
Шрифт:
Ты протянул мне зелененький билет с кремлевского концерта. Откуда он мог выпасть, все ведь убрала? Сердце мое ухнуло вниз, но я не подала виду.
— Да, я была на вашем концерте, — ответила по возможности спокойно.
— Значит, ты меня знаешь? Почему ничего не сказала? — В твоем голосе слышались жесткие ноты.
— Вы ни о чем не спрашивали, — безнадежно ответила я.
Надо же, такая малость может все погубить! Но ведь это не ложь, а всего лишь умолчание! Формально я ни в чем не виновата. А не формально… Я же все понимала: ты хотел мне верить, а я тебя обманула. Но я так боялась все испортить! Разве это обман? Все внутри меня кричало, но я стояла и молча смотрела на мрачного тебя. Чтобы прервать затянувшееся молчание, невпопад спросила:
— Вы стесняетесь своей творческой деятельности? — Получилось вызывающе и нагло.
Ты усмехнулся:
— Нет, конечно. Только не хочу смешивать творчество и личную жизнь, делать ее публичной, понимаешь? Я-то надеялся, что меня будут любить не потому, что я известный певец, а потому, что я — это я.
— Ну и что из того, что я знаю, кто вы? — не вынесла я. — Что это меняет?
— Многое, — задумчиво ответил ты, вертя в руках злополучный билет.
— Ну и ладно! — взорвалась я. — Вы правы. «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Думаю, наша договоренность теряет силу. Претензий к вам не имею.
Усиленно моргая, я удалилась на кухню, чтобы ты не видел моих слез. Расплескивая, налила кофе в чашку, поставила на пробковый кружок и сдвинула в твой угол. Надо же все-таки напоить гостя кофием. Время шло, ты не шел, и я с ужасом ждала хлопка двери.
— Коня и трепетную лань, говоришь? — насмешливо произнес ты, появляясь на кухне и потянувшись к кофе.
— Что-то в этом духе, — пробормотала я, опуская глаза. Твой ироничный взгляд волновал меня, я чувствовала, что заливаюсь краской.
— Где ты работаешь? — Надо же, поинтересовался!
— В издательстве, младший редактор.
— Придется уйти, — покачал ты головой якобы с сочувствием.
Я понимала. Меня начнут преследовать любопытными взглядами, если узнают, за кого я вышла замуж. Да и тебе лишние сплетни ни к чему. Однако все же взбрыкнула:
— Чем помешает моя работа нашей семейной жизни? Ведь могут быть и у меня какие-то цели, занятия…
Ты улыбался, но отвечал твердо:
— Цель женщины — ее семья. Думаешь, этого мало? Или хочешь походить на карьерных дамочек?
— Ну что ж… — сдалась я и пожала плечами.
Только подумала: а как же подруги, Гошка? С ними тоже придется порвать? Испугалась этой мысли и ничего у тебя не спросила…
Уходя, ты вдруг поцеловал меня своими мягкими, удивительно нежными губами, шепнул:
— Рискнем, Хельга? — и подмигнул. — Я заеду в субботу, в восемь утра, приготовься.
И дверь за тобой закрылась. Участь моя была решена.
Милый мой, я вправе была поплакать, погрустить. Это не значит, что твоя решимость испугала меня и я колебалась. Нет, тысячу раз нет. Я знала, что ты — моя жизнь. И теперь навсегда. Но мне предстояло отказаться от всего прежнего: работы, друзей, а может, и от себя самой. Невольно возникал вопрос, стоит ли того мой выбор, будет ли жертва оправданна?
Я осмотрелась вокруг. Вот он, мой маленький мир, такой привычный, родной. Мне здесь уютно. Вот мои книги, мой компьютер, мой музыка. Моя маленькая скорлупа, раковина, в которой я прячусь от внешнего мира. Как страшно покидать ее!
* * *
И на другой день на работе я все смотрела на стены, в которых провела почти пятнадцать лет, на сотрудниц, которые взрослели и старились на моих глазах и про которых я знаю все, что дозволено знать только близким людям. Хохотушку Аню Михайлову бросил муж, когда ее ребенку был год. Она тяжело переживала это, стала тихой и задумчивой. Первое время караулила мужа возле дома его новой пассии, не подходила, только смотрела издалека. Теперь ей сорок, замуж больше не вышла, вся ее жизнь в Артемке. Только о нем и говорит. На ее столе множество сыновних фотографий, от садовских до нынешних, где он смотрится уже вполне юношей. У Ани теперь новая забота — впереди институт. Надо подготовить, чтобы поступил на бюджетный, да и денег подкопить. Не приведи Господь, не поступит, тогда придется оплачивать учебу все пять лет. Одной не потянуть.
У ответственного секретаря Марии Александровны двое взрослых сыновей. Тоже, можно сказать, росли на моих глазах. Муж — мидовский работник, всегда был выездным. Мария Александровна одевалась как картинка, да и теперь все в порядке. Ей пятьдесят пять, выглядит чудесно, хотя перенесла несколько операций по женским делам. Переживает из-за младшего сына, который стал художником и много пьет в творческих кризисах.
Лариса Васильева, младший редактор… В свое время она невзлюбила меня, видя почему-то соперничество там, где его не было. Она приложила много усилий, чтобы не дать мне продвинуться по карьерной лестнице. Все потому, что ревновала к Олегу Сергеевичу, главному редактору. Олег — мой бывший однокурсник, он меня и устроил в издательство. Конечно, отношения у нас были товарищеские. Лариса же испытывала к нему романтические чувства, несмотря на то что Олег был давно и глубоко женат. История любви Васильевой долгое время была предметом всех редакторских сплетен. Потом наконец Лариса вышла замуж, наши отношения в корне изменились. Она отчего-то выбрала меня в конфиденты и в обеденный перерыв делилась со мной интимными подробностями своего брака. Впрочем, Лариса могла не бояться разглашения секретов — я никогда не была болтлива.
Гошка… С ним я познакомилась здесь.
Словом, мой маленький коллектив, в котором я прожила основательный кусок жизни, был мне дорог как часть этой жизни. Распрощаться с ним навсегда — значит утратить прошлое. Я никогда не общалась с коллегами вне редакции. Выходит, как только я уйду с работы, эти люди навсегда исчезнут из моей жизни.
Что же останется? Гошка? Однако общение с ним в сложившейся ситуации вряд ли будет возможно. Значит, и с ним придется проститься. Подруги?..
Мои размышления прервала Аня Михайлова:
— Оль, зайди в верстку, тебя просили. Оля! О чем думаешь?
— О замужестве, — вздохнула я.
Все повернули головы в мою сторону (мы помещались в двух небольших комнатках, где столы с компьютерами стояли впритык, а подоконники и шкафы были завалены книгами). Лариса, казалось, подпрыгнула на месте от любопытства.
— Неужели решила-таки спуститься на грешную землю? — весело поддела меня Мария Александровна. — И кто же он?
Поверишь ли, мне так захотелось все рассказать этим не очень близким мне людям! Я знаю, между собой они частенько обсуждали мое стародевичество, гадали, есть ли у меня любовник, расспрашивали Олега. Бывало, задавали неожиданные вопросы, желая проникнуть в мою личную жизнь. И теперь я их основательно заинтриговала. Однако, прекрасно понимая, что не имею права говорить о тебе, чтобы не навредить, я солгала:
— Бывший однокурсник.
Кого может заинтересовать бывший однокурсник? Однако вопросы посыпались как из рога изобилия.
— Чем занимается?
— Богат?
— Был женат?
— Разведен?
— Квартира есть?
— Машина?
— Дети?
И уже в конце:
— Как зовут?
Я ответила только на последний вопрос:
— Николай, — и звучание твоего имени пробудило во мне прежний трепет.
Я вспомнила, как спала, положив голову тебе на грудь, и твое дыхание укачивало меня как волны. Наверное, выражение моего лица в тот момент было весьма красноречиво, потому что Лариса перепрыгнула со своего стула на стул, стоявший возле меня, и, приблизив лицо, громким шепотом спросила: