Верь мне и жди
Шрифт:
— Настюша, где же пироги? — донеслось из горницы.
Мне о многом еще хотелось спросить у Насти, но вы уже нас заждались. Мы понесли выпечку, Петр Александрович последовал за нами. Усевшись за стол, я тотчас схватила большой кусок грибного пирога и стало жадно его поедать. Ох и вкусно же было! А если учесть, что я сутки не ела…
Настя гостеприимно потчевала нас разносолами. Сил не было остановиться, так все было вкусно: соленые грибочки, огурцы, домашняя ветчина и все остальное. Я даже не сразу заметила, что вы активно выпиваете с отцом Александром. А как же возвращаться? Ты еще планировал загс. Неужели не распишемся? Я не решалась спросить, вы вели какой-то важный и, верно,
— Ты говоришь, «свобода художника»! Свободы как независимости не может быть!
— Но ты же сам музыкант! Ну хорошо, бывший музыкант, — горячился ты. — Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Понимаю. И ты пойми. Человек по природе своей не может быть независимым, потому что одно из двух: или он сын Бога, или слуга дьявола.
Не давая тебе возразить, отец Александр взял со стеллажа книгу и продолжил:
— Вот послушай, что пишет святой Игнатий Бренчанинов: «Человек не может не быть тем, чем он создан: он не может не быть жилищем, не быть сосудом. Не дано ему пребывать единственно с самим собою: это ему неестественно. Он может быть с самим собою только при посредстве Божественной благодати, в присутствии ее, при действии ее: без нее он делается чуждым самому себе и подчиняется невольно преобладанию падших духов за произвольное устранение из себя благодати, за попрание цели Творца». Так что выбирай, чей ты сосуд: Бога или падших духов. С талантливого человека-то больше спросится — ему больше дано.
Ты умолк, задумался или просто устал, а я сочла возможным спросить:
— Почему ты пьешь, ты же за рулем?
Ты улыбнулся:
— Ничего, я в порядке. Сейчас съездим в. Каменку, в местный загс, вернемся, еще посидим, и все выветрится.
Петр Александрович деловито забрался тебе на колени. Ты стал тискать мальчонку, приговаривая:
— Что, герой, музыкантом будешь, как дядька Николай?
— Буду, — ответствовал довольный «герой».
Вы так замечательно смотрелись, что я затосковала. Будет ли у нас ребеночек, сыночек? Еще не поздно… Настя словно подслушала мои мысли:
— Вот своим обзаведетесь, и делайте из него музыканта.
И тогда ты впервые произнес эти страшные слова:
— Нет, своего не будет. Вы что, ребята, мне сорок шесть, кто его растить будет?
Настя с мужем переглянулись, но ничего не сказали, а я не могла больше есть, даже шевелиться не могла, словно меня к стулу приклеили. «А я? — рвалось из сердца. — Про меня ты забыл? Не подумал? Мне тридцать пять, это еще не старость! Как же я? И почему ты не сказал этого раньше, до венчания?» Мое лучезарное настроение ушло, я почувствовала усталость, недосып, тяжесть от съеденного. Та связь, которой незримо связал нас Всевышний, уже не даст мне права что-то переиначить, но куда делось это волшебное ощущение чуда, легкость, эйфория?
Я молчала, силясь не выдать того, что происходило во мне, но Настя, кажется, все поняла. Она смотрела на меня с сочувствием. Я жалко улыбнулась ей, чтобы не давать повода для осуждения моего… мужа. А ты продолжал возиться с ребенком…
Ехать в загс надо было после обеда. Батюшка с матушкой напутствовали нас поскорее возвращаться и продолжить застолье. Я с некоторой тревогой садилась в машину, но вел ты, несмотря на выпитое, ничуть не хуже. Каменка находилась в трех километрах от Дубровки, где мы венчались. Мы быстро доехали, хотя проселочная дорога была далеко не идеальной. Это село оказалось покрупнее. Здесь попадались каменные дома, магазины и коттеджи в современном духе.
Мы подкатили к двухэтажному зданию из белого кирпича, поднялись по ступенькам. Нас встретила заведующая, дородная женщина в облегающем платье, с лентой через плечо. Из других дверей высунулась девичья физиономия и тотчас скрылась. Дама проводила нас в зал, но ты попросил:
— Давайте без церемоний распишемся, а? Где тут подпись ставить?
Дама слегка опешила:
— Ну, если вы так хотите…
Она отвела нас в небольшой кабинет и скомандовала:
— Ваши паспорта!
Потом, расположившись поудобнее за широким столом, взялась заполнять амбарную книгу и свидетельство о браке. Время от времени косилась на обручальные кольца, которые уже украшали наши руки. Мы переглянулись. Ты ободряюще подмигнул мне.
— Распишитесь вот здесь, — обиженно предложила дама, протянув перьевую ручку.
Я быстренько расписалась, ты что-то искал по карманам. Достал очки и водрузил на нос. Я невольно улыбнулась: в очках ты был такой трогательный и какой-то беззащитный. Ты смущенно развел руками:
— Дальнозоркость!
Покончив с формальностями, мы поблагодарили недовольную работницу загса. Она не оттаяла и после того, как ты положил перед ней конверт. Мы выскочили из кабинета, прихватив свидетельство о браке. Нас сразу ослепила вспышка. Какой-то мужичок с тремя фотоаппаратами щелкал нас снова и снова. Ни слова не говоря, ты вырвал из его рук фотоаппарат и стал искать, где в нем скрыта пленка. Мужичок завопил:
— Позвольте, что вы делаете? Вы же все засветите!
— Я это и собираюсь сделать! — пробормотал ты сквозь зубы.
— Но зачем? — удивился фотограф.
— Да, зачем? — спросила я.
Ты остановился и в недоумении посмотрел на меня, потом на фотографа.
— Ты не журналист? — спросил у него.
— Побойтесь Бога, — возмутился мужичок, — я работаю здесь. У нас положено фотографировать жениха и невесту во время бракосочетания. Не хотите, не буду снимать, но зачем же фотоаппарат ломать?
Ты смущенно засмеялся:
— Да ладно, не сердись. — И обратился ко мне: — Мы будем увековечивать это событие?
— Я бы хотела, — ответила я честно.
— Ну хорошо, снимай, — позволил ты. — Но при условии, что это останется между нами.
Фотограф что-то проворчал раздраженно и снова стал щелкать нас. Договорившись о том, что снимки заберет отец Александр, мы отбыли из достопамятной Каменки. Всю дорогу мы вспоминали случай с фотографом и хохотали до упаду.
Когда вернулись в Дубровку, Настя укладывала ребенка на дневной сон, а отца Александра дома не было. Настя попросила подождать, попить чаю, пока Петр Александрович не уснет. Ты усадил меня, сбегал на кухню, поставил чайник на газ. Стол еще не был разобран, только пироги аккуратно накрыты чистыми полотенцами и салфетками. Пока готовился чай, я обследовала стеллажи с книгами. Здесь в основном была собрана духовная литература, но много и русской классики. Ты пересмотрел диски и тоже взялся листать книги, забравшись в кресло. Настя заглянула:
— Я пойду подою корову и вернусь. Не скучайте!
Надо же, еще корова своя! И все сама делает, московская девчонка с музыкальным образованием! Когда Настя вернулась, ты мирно спал, уронив книжку. Мы не стали тебя будить, ушли с чаем на кухню, где хозяюшка занялась разливанием молока по банкам. Я даже обрадовалась возможности остаться с ней наедине. Столько вопросов толпилось в моей голове!
— Вы давно знакомы с Николаем? — начала я, кусая пирог с курицей.
— Ну, Саша с ним в одной группе играл в молодости. Я-то пару раз встречалась с Колей, оба раза он к нам приезжал. Мы здесь пять лет живем, до этого Саша в Москве пытался наладить свое дело, собрать старую группу мечтал, но ничего не вышло. Не сразу он путь свой нашел… — Настя вздохнула, вспоминая о чем-то грустном.