Верь мне
Шрифт:
Я по-прежнему ощущаю себя оглушенным, но вместе с тем… В ушах возникает звон. Сердце срывается и принимается агрессивно бомбить в ребра.
Полторацкий дергает мою мать на себя и, блядь… Блядь, он ее целует. Видя явные попытки его оттолкнуть, я буквально заставляю себя оцепенеть. А мгновение спустя запредельно охуеваю, потому что ее долбаное сопротивление прекращается, а их ебучее лобызание – нет.
Во мне, мать вашу, вопреки всему закипает праведный гнев, ненависть, стыд, презрение, сострадание… Да, сука, эмоций до хрена! Без подготовки. Давно
Рвано выдыхаю и натужно втягиваю свежую порцию кислорода. Заторможенно моргаю.
Они, блядь, продолжают целоваться.
– Алекс? Дорогой?
Оклик Влады вынуждает меня отмереть, перевести дыхание и стремительно покинуть балкон. Закрываю дверь, когда она пересекает спальню.
– Решила составить тебе компанию, – мурлычет приторно, снова толкая в ход свои буфера. – Просто помассирую спинку, ок? Ты выглядишь очень распаленным… Мм-м…
18
Иногда мне кажется, что я тебя просто выдумала…
Насыщенные рабочие часы, унылый быт, приятные встречи с друзьями, милые разговоры с Анжелой Эдуардовной, беспокойный сон… Время вновь начинает тянуться с несвойственной Вселенной скоростью.
В один из своих редких, свободных ночных выходных я распахиваю все оконные створки застекленного балкона и располагаюсь в плетеном кресле с электронной книгой. Включаю гаджет и несколько долгих минут бесцельно пялюсь в экран. С того страшного февраля, когда умерла моя душа, я, пылкая фанатка романтической прозы, не прочитала ни одной книги о любви. Начинала и на первых же страницах бросала. Все эти якобы яркие эмоции и трепетные волнения вызывали у меня если не боль, то раздражительность, разочарование и гнев.
Казалось, я навсегда утратила веру в светлые чувства.
Но…
Пару дней назад, дочитывая очередной триллер, я вдруг поймала себя на мысли, что хочу, как в старые добрые времена, погрузиться в любовные переживания.
Словно мне своих мало…
Стоит признать, что в последний приезд Георгиева я будто в высокую траву упала. Упала и застыла на прохладном шелковистом покрывале. Тонкие острые верхушки растений точно так же, как когда-то, сошлись надо мной, закрывая от остального мира. Я вижу лишь небольшие участки безоблачного голубого неба, качаюсь в теплом коконе своих чувств и, вопреки всем доводам рассудка, не желаю подниматься.
На самом деле я даже боюсь того момента, когда энергетическая связь с Георгиевым прервется, эмоциональная насыщенность выдохнется, и меня снова вытолкнет в реальность.
Восемь дней августа уплывает... Он не приезжает, не звонит и почти не пишет.
Я гоню неконструктивные переживания, глушу необоснованную ревность, всячески успокаиваю свои нервы и отвлекаюсь… Сознательно погружаюсь в дополнительный воздушный рулон сахарной ваты – перечитываю один из любимейших романов. Мало того, что книга сама по себе прекрасная, так еще ассоциируется у меня с тем временем, когда мы с Георгиевым были парой.
В августе
В непривычной ночной тишине я сама забываю, что нахожусь в чертах многомиллионного города. Полностью увлекшись книгой, слышу и вижу лишь то, что происходит в мире героев. Плачу с ними, тревожусь, смеюсь, чувствую их любовь и испытываю страстное возбуждение. Подобное так давно со мной не происходило. Сейчас же все эти чувства своими живостью, силой и яркостью наполняют душу, вызывают дрожь и неизбежно изматывают.
Когда телефон пищит, сигнализируя о новом входящем, от неожиданности вздрагиваю. Охнув, резко подаюсь в кресле вперед и выпрямляюсь.
Александр Георгиев: Не спишь?
Мышцы живота сокращаются. Сжимаются до жгучей боли. И расслабляются лишь тогда, когда полость заливает лавой. В ней выживают, но превращаются в каких-то жадных голодных монстров мои трепетные бабочки. Разлетевшись по всему организму, эти странные существа устремляются к сердцу и создают в груди главный очаг воспаления.
«Проигнорируй… Проигнорируй… Проигнорируй…» – убеждаю себя я.
Но все равно набиваю ответ. И не потому, что боюсь показаться грубой, после того как Георгиев получил подтверждение прочтения. Давно не боюсь. Просто не могу удержаться.
Сонечка Солнышко: Нет.
Дыхание сбивается. Становится чрезвычайно частым и шумным. И виной тому уже не эмоции, вызванные книгой. Это мое мощное, настоящее, живое сумасшествие.
Александр Георгиев: Привет. Как у тебя дела?
Вот казалось бы, что такого? А у меня мурашки!
Сонечка Солнышко: Привет. Все нормально.
Александр Георгиев: Хорошо. Рад.
Александр Георгиев: Тут такой пиздец творится… Если рассказать, не поверишь.
Мне интересно, конечно. Да и по подбору слов вижу, что Саше необходимо кому-то высказаться. Однако я старательно делаю вид, что не чувствую этого.
Сонечка Солнышко: А ты как? Почему не спишь?
Понимая, что больше к чтению не вернусь, выключаю электронку. Поднимаюсь и иду с телефоном в спальню. Успеваю забраться под одеяло, прежде чем приходит ответ.
Александр Георгиев: Только зашел в квартиру, перекусил, принял душ… Лежу в нашей кровати.
Заскочивший мне на подушку Габриэль с урчанием перебирает лапами пряди моих волос, а я не реагирую. Застываю неподвижно, какое-то время опасаясь даже дышать.
Александр Георгиев: Думаю о тебе.