Вера без любви
Шрифт:
– Ох грехи наши, грехи тяжкие!
– Марта мелко закретилась.
– Не говори никому такое, сынок. Одно дело бабке на кухне сказать – я уж тебя не выдам. А скажешь Филиппу, а то и отцу Араносо – в ереси обвинят. И не разберутся, что ты не подумав ляпнул. Ведьма околдовала тебя, не иначе. Ох, молод ты еще допросы вести, духом не окреп. Хотя кто я, чтобы решение отца нашего святого обсуждать. Ему виднее, он вернее знает, что для тебя полезно. И о карьере твоей печется, ты уж не подведи. Ступай к нему, ступай, он поди ждет тебя.
Я поблагодарил Марту за ужин и отправился наверх, в кабинет отца Араносо. Дом уже готовился ко сну – в его коридорах было так мирно и тихо. По закрытым ставням постукивал дождь; завтра с утра не останется и следа от последних островков снега за пригорками и у северной стены дома, куда почти не заглядывает солнце. А если снег сошел – это верный признак, что весна теперь утвердится.
Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как дошел до двери, ведущей в рабочий кабинет отца Араносо. Я уже занес руку, чтобы постучать, как до меня донеслись обрывки тихой беседы. Голос принадлежал отцу Харлену – толстому монаху, который иногда приезжал по делам в наш дом. Наверное, я пропустил, когда прибыл его экипаж. Хотя Марта меня не предупредила, что дома гости.
– …дело несложное, важно только твое согласие.
– И сколько из этого мне причитается?
– я с удивлением узнал голос Филиппа. Что мой брат делает наедине с гостем, да еще и общается так запросто?
– Примерно пятая часть. Сам понимаешь, многое осядет в карманах гвардейцев.
– Виктор!
– голос отца Араносо почти оглушил меня.
– Ты пришел доложить о допросе?
– Да, святой отец… Простите. Я думал, вы у себя, хотел постучать. Но…
– Оставим Филиппа заниматься делами, пройдем в приемную.
Отец Араносо зашагал прочь от кабинета. Он точно знает, что в его кабинете Филипп не один. С его позволения мой брат принимает там гостя, а значит, отец Араносо точно в курсе их общих дел.
В приемной было на удивление тепло, хотя камин погасили еще днем. Отец Араносо захватил свечу из коридора, чтобы зажечь свет в комнате. Глядя, как он неторопливо ступает по мягкому ковру, переходя от одного светильника к другому, я размышлял. То, что я невольно услышал под дверью кабинета, не отпускало меня. У Филиппа секреты от меня, а наш отец покрывает его.
– Виктор, ты хотел показать мне бумаги?
– я опомнился, когда отец Араносо уже расположился на диване и выжидательно смотрел на меня.
Я спохватился и передал архиепископу листы допроса. Только сейчас я заметил, что не внес ответы заключенной на последние стандартные вопросы. Отец Араносо пробежался взглядом по бумагам, будто не заметив, что добрая часть ответов отсутствует.
– Хорошо. Виктор. Когда планируешь следующий визит в тюрьму?
Я не поверил своим ушам: я провалил свой первый допрос, выскочил из камеры словно из клетки дикого зверя, а он и слова не сказал! И более того, хочет, чтобы я продолжал вести допрос.
– В понедельник, отец Араносо. Назавтра вы велели привести в порядок все дела по дому, а по воскресеньям допросы не ведутся.
– Пойдешь во вторник, в понедельник освежи в памяти руководство праведного Бернара. Завтра жду тебя в своем кабинете. Столы и впрямь заросли бумагой, разберешься. А сейчас спать.
– Хорошо, отец Араносо. Доброй ночи.
Из приемной я направился прямиком в свою комнату, не задерживаясь у дверей кабинета. Меня разрывало от любопытства и смутной тревоги. В какие дела согласился ввязаться Филипп? Но подслушивать опасно, отец Араносо наверняка сейчас выйдет из приемной, и если он снова увидит меня, подозрительно болтающегося у дверей кабинета, мне не сдобровать. Все равно я узнаю обо всем позже от Филиппа.
Таинственный разговор в кабинете почти выбил из памяти сегодняшний допрос. Правда, засыпая в кровати под стук дождя за окном, я мысленно поблагодарил Господа, что тот даровал мне кров и теплую постель. То ли дело несчастная девушка, запутавшаяся в колдовстве и паутине собственных ложных помыслов. В ее камере сейчас должно быть сыро и холодно, и только пламенная молитва согреет ее.
Глава 2
Всю субботу я провел рука об руку с Филиппом, разбирая письма, доносы и протоколы, стекавшиеся к нам от других служителей Инквизиции. Отец Араносо как архиепископ обязан просматривать все дела, и только после этого им давали ход. Конечно, местное священство имело право принимать собственные решения, но все приговоры выносились на общем судебном заседании. А главной судебной комиссии всей Кастилии был отец Араносо.
Он нашей с Филиппом расторопности зависело, успеем ли мы расквитаться с делами до Пасхи. А после отец Араносо обещал нам неделю отдыха. Он договорился с местым купцом, чтобы тот взял нас с собой в Сан-Себастьян. Мы посмотрим на море, вдохнем суеты портового города и вернемся к делам с новыми силами. Ведь уже летом Филипп покинет наш дом – он примет постриг в священники. Правда, служить останется в соборе Санта-Мария, это непременное условие для всех, кто много лет служил отцу Араносо – он заботится об овцах своего стада. Возможно, спустя еще несколько лет, Филипп примет управление монастырем где-то в провинции, а там, глядишь, дослужится до аббата.
Такая же головокружительная карьера ждет и меня, но я на три года младше Филиппа, и мне только предстоит научиться многому, что уже умеет мой брат. Поэтому я покорно взялся за “Наставления инквизиторам” Бернара Ги и посвятил ей весь понедельник.
Чтение давалось нелегко. Рассуждения преподобного Бернарда были пространными, язык – тяжеловесным. А уж когда я добрался до главы с поучениями о том, как строить допрос, и вовсе расстроился. Я совершил массу ошибок, поэтому мои успехи были столь ничтожны. Нельзя давать обвиняемому в ереси хоть малую толику ощущения превосходства над инквизитором. Стоит только ослабить поводья, как ты уже несешься в колеснице под управлением еретика, и дело твое пропащее.
“Я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской” – я пробежался глазами по строчкам. Да, на такие уловки и ложь идут те, кто желает смутить допрашивающего. Бьянка сказала, что крепка в вере, и не исповедует иной с таким жаром, что я даже не подумал, что она может лгать. Но это может быть уловкой, и вера ее – вера в бесовское.
Но Бланка была прямолинейна, не отказалась от своих слов о духовенстве, хотя понимала, что за них последует наказание. Она не колебалась ни секунды, отвечая “Верую” на догматы Святой Церкви, и я сердцем чувствовал, что сейчас в ее словах нет лжи, только пламенное горение веры.