Вера без любви
Шрифт:
– Этого не отрицаю… - взгляд девушки потух, но голос по-прежнему звучал твердо.
– И более того, от слов своих не отказываюсь.
– Мне отрадно, что вы не закоренели в грехе и готовы признать свою вину. Но чтобы церковный суд смог спасти вашу бессмертную душу, вы должны правдиво отвечать на все вопросы. Ибо ложь страшный грех, сердце наше утяжеляет.
– Я не скрываю от вас правды, святой отец. Я крепка в вере и не исповедую иной. Мне, как и любому католику, противна мысль о колдовских чарах. Но вера моя в наместников Бога на земле зачахла. Я видела их грехи, их разгул в дни скорби простых людей, их обманы. Они хуже любого колдуна, который наводит порчу на соседа.
– Замолчите! – я побледнел, услышав ее речь.
– Замолчите! Что вы можете знать о святых отцах нашей церкви! Как вы можете равнять их с колдунами! Ересь!
– Я не обвиняю их в ведовстве, я лишь говорю о вреде, который они причиняют мирянам. Они не гнушаются ложью, занимаются подпольной торговлей. Они нарушают данные ими обеты и заповеди Божьи. Но при этом призывают народ к покаянию и нестяжанию. А знаете ли вы, сколько детей умерло этой зимой в городе, пока епископы объедались мясом?
– Я прошу вас замолчать! Вам не совратить меня своей ложью!
– Но я не лгу вам, Виктор! Выслушайте меня!
Ее мольба окатила мой разум холодной водой. Она обратилась ко мне по имени, как будто мы давно знакомы с ней и ведем беседу как давние приятели, только не в сыром подземелье, а в уютной гостиной купца Арандо. Нам вот-вот подадут горячий чай, она разольет его по чашкам, и сделает аккуратный глоток. «Выслушайте меня, Виктор! У меня родилась отличная идея!». Я подскочил с лавки и перекрестился, смахивая ведьминское наваждение.
Мне больше не нужно вести записи, я смогу заполнить бумаги позже, тем более уже не важно, какие ответы она даст. Но я обязан следовать протоколу.
– Веруете ли вы в святую церковь, в обряды, в учение Римской католической церкви?
На меня по-прежнему устремлен этот пронзительный взгляд светлых ореховых глаз.
– Верую…
Три стука, и за массивной дверью звенят ключи. Начальник стражи выпускает меня, и я спешу покинуть унылые стены, пока никто не начал задавать мне неловких вопросов. Я уверен, что охрана слышала мои возгласы, но объясняться с ними за свою горячность я не готов. Мне держать ответ только перед отцом Араносо.
***
Мое сознание разрывалось надвое. В нем велась война, суровая, огненная, святая. Все, что я знал, во что верил и что свято чтил вступило в схватку с моим естеством. Мой разум твердил, что женщина, сидевшая сегодня подле меня, опасна, сердце же мое отвечало, что не может столь нежное создание с ангельским ликом отвернуться от Господа.
Но все же… То, что я испытал в камере, слишком походило на колдовство. Я вновь и вновь прокручивал события, каждое действие друг за другом, но не мог припомнить, в какой момент ведьма овладела моим разумом.
– Вспоминай хорошенько, ведьма не касалась тебя? Чтоб пусто было этой охране! Я им устрою! Они обязаны создавать условия для допроса, неважно кто ведет его – младший секретарь епископа или сам верховный инквизитор!
– Филипп разбушевался, когда я рассказал ему о своих сомнениях.
– Нельзя близко подходить к ведьмам, будто не знаешь! Сам хорош!
– Будет тебе, успокойся, - ворчливо отозвалась кухарка Марта, разливая по тарелкам горячую похлебку.
– Видишь же, он сам не свой! А ведь еще ответ перед отцом Араносо держать. Дай ему в себя прийти. В следующий раз я ему святой водички с собой дам. Говорят, как лицо ей умоешь, сразу любой ведьминский сглаз спадает. Вот, что помогает! А не крики твои.
– Отцу Араносо про это не рассказывай, - уже более спокойным голосом продолжил Филипп, разламывая кусок хлеба.
– Ты ему бумаги покажи, общее положение дел представь. Так и так, ведьма упорствует, еще допросы нужны. Ты не дрейфь, никто с первого раза их не раскалывает. Тут опыт нужен. Да я тебя еще поучу, ты сейчас ешь.
После сырых казематов тепло кухни казалось особенно уютным. И даже надоевшая до смерти картофельная похлебка казалась невероятно вкусной. Невольно я вернулся мыслями к заключенной: ей вряд ли от души нальют похлебки, да и свежего хлеба еретикам и колдунам не видеть. Помню, поговаривали, что от него они сил колдовских набираются, так что в тюрьмы только сухари да плесень привозят.
Филипп торопливо доел ужин и протер тарелку корочкой хлеба. Ему не терпелось покончить с делами в кабинете отца Араносо: доносов слишком много, и если отложить сегодняшние дела на завтра, то велик риск утонуть в потоке бумажной работы. Кроме того, в его обязанности входило подготовить все для завтрашней утренней службы в домашней капелле - разложить книги, заложить нужные псалмы, проверить масло в лампадах.
Мне же спешить некуда, поэтому я гонял морковку по дну тарелки, не желая покидать приветливое тепло кухни. Если я еще немного задержусь, добрая Марта плеснет мне в кружку горячего отвара из сушеных груш и расскажет очередную байку, прослушанную в городе. Или историю про глупого трактирщика, подравшегося с мельником прямо на торговой площади в минувшее воскресенье. Кухарка была моим окном в шумную жизнь Бургоса, которая шла своим чередом, пока я штудировал книги и гнул спину над бесконечными протоколами, которые мне доверяли переписывать начисто за Филиппом.
– Расскажи про ведьму, Виктор, - Марта придвинула табуретку к очагу и приготовилась слушать.
– Ты сказал, что она из знатных?
– Дочка купца.
– Видишь как оно бывает… Положение в обществе не спасло ее от дьявольской сделки. Казалось бы, есть денежки, живи да радуйся. Что ее понесло… Ни работы черной не знает, ни голода.
– Она священство ругала. Слова такие, что даже в мыслях повторять такое грешно. Говорит, им все равно на простой люд. Мол, в роскоши живут, а миряне голодают.
– А я вот что скажу тебе: молодежь нынче пошла странная. Выучатся в своих университетах, а потом смуту сеют. Простые люди всегда жили тяжко, на кусок хлеба кровью и потом зарабатывали. Но было все, и дом, и скотина. За это Господа благодарить надо и священство наше, молятся они за нас. А как же, они должны о небесном думать, а мы земное им обустраивать. Что, она тоже университетка?
– Да не спросил, не подумал даже. Она с таким жаром доказывала мне, что, знаешь, Марта, я почти ей поверил, - шепотом закончил я.