Вера и Мера
Шрифт:
Соответственно, если Корану нет места в православном вероучении, то тем самым подразумевается, что он проистекает от дьявола: либо напрямую, либо через посредничество одержимого гордеца Мухаммада. Если вы честны перед Богом и людьми, то скажите это прямо и после этого со всею Христианской любовью, о которой вы прожужжали всем уши, покажите в тексте и в подтексте Корана сатанизм так, чтобы открыть глаза искренне заблуждающимся мусульманам и тем самым привести их к истинному спасению.
Если, как вы утверждаете, православная вера единственно истинная, а «Святой Дух — наставник на всякую истину» (Иоанн, 14:17, 16:13,
Когда такой подход был нами предложен в начале марта 1994 г. духовному вождю православных патриотов митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Иоанну, он и его канцелярия полтора года были глухи и нeмы. Молчание затянулось до того момента, пока митрополит скоропостижно не был изъят из этого мира, чем Свыше была пресечена его ритуально бессмысленная попытка благословить носителей объективного зла в кораническом смысле на их пирушке-презентации в отеле “Северная Корона” в Санкт-Петербурге 2 ноября 1995 г.
И дело не в том, какое зло, якобы сгубившее митрополита, распространяют вокруг себя А.Собчак и Л.Нарусова. Ограничиться этой проблемкой означает оставаться на позициях православного оккультизма в том смысле, что лично Иоанн оказался духовно слаб, чтобы выдержать боевое соприкосновение с духом А.Собчака и Л.Нарусовой.
Дело в том, что митрополит попытался объективное зло, представителями которого являются А.Собчак и Л.Нарусова, благословить от имени истинного Бога, что объективно неуместно и потому самоубийственно. Сделал это митрополит обдуманно как демон или ритуально-автоматически как биоробот (т.е. выдрессированный “бандерлог”) — значения не имеет.
И как показывает судьба митрополита Иоанна, исторически реальному православию проще — в этом мире — упорно раздувать кадило изжившего себя уже к 1917 г. мировоззрения и социологических доктрин, храня ритуально-догматическую “невинность”, и лицемерить, имея мнение об обличающем его во зле Коране то же самое, что и С.Рушди, но не пропагандируя его открыто, поскольку мусульмане в России рассматриваются в данный исторический период как союзники православия в деле будущего лаодикийски-православного возрождения России.
Но, если обстановка сложится иначе, то можно в проскрипционный список 2000 религиозных деструктивных течений внести и Ислам; да и вообще ко всему не совпадающему с канонами и традициями исторически сложившегося православия подходить по-инквизиторски (вопреки тому, что Христос не учреждал инквизиции [25]), что в отношении “Свидетелей Иеговы” попробовала осуществить на основе двойных нравственно-этических стандартов якобы светская прокуратура Северного округа столицы.
Кроме того, похоже, что православные патриоты-активисты массовики-затейники способны пойти в своем лицемерии еще дальше, чем в прошлом зашла католическая инквизиция: та судила сама церковным судом, а для наказания передавала осужденных светским властям; а здесь к следственно-судебной процедуре разрешения разногласий в вопросах веры и свободы совести православные активисты, сами, оставаясь в стороне, пытаются приспособить аппарат государства,
Но единственное, что православные активисты не способны сделать, это — показать заблуждения и лживость своих оппонентов, обличающих их в отступничестве от истинных законов бытия людей и обществ на Земле в эпоху до Судного дня.
Если же без двойных стандартов, то подход к деятельности “Свидетелей Иеговы” и Русской православной церкви должен быть единым: тот факт, что византийская православная церковь вторглась в Россию на тысячу лет раньше иеговистов и успела за это время отчасти обрусеть, а к ней успели привыкнуть, как привыкают к хронической болезни, не является основанием для того, чтобы светское государство защищало её доходы от прозелитской деятельности в России иеговистов, мормонов или какой-то еще из более молодых, чем Русское православие, церквей. Тем более это касается и отношения к синагоге, которая вторглась, неся множественные бедствия, в жизнь народов Земли еще до первого пришествия Христа. Сказанное не означает, что государство должно сквозь пальцы смотреть на деструктивную деятельность тех или иных светских и религиозных движений, но оно обязано выявить объективные критерии разрушительности и на основе единых нравственно-этических стандартов проводить политику созидания здорового будущего образа жизни.
Кто несет объективное добро и способен очищаться от свойственного ему зла [26], те будут действовать — хранимые Богом — вне зависимости от следственно-судебной практики общества, живущего по своим субъективно установленным писаным и неписаным законам; а те, кто заматерел во зле, обречены пожать его объективно самоубийственные плоды также, вне зависимости от субъективизма следственно-судебной и медицинской практики общества.
Но, как некогда сказал Саади, «миловать злых — значит притеснять добрых». И делать так — это зло.
Соответственно государство обязано быть добрым и поддерживать добрых, сдерживая объективное зло, разоблачая его, чтобы все могли по совести убедиться в том, что зло — действительно зло. А для этого законодательство государства должно точно так же, как и господствующее в обществе мировоззрение, выражать истинные законы бытия Объективной реальности, касающиеся бытия человеческого общества в биосфере планеты, а не быть выражением бессмысленно унаследованной от предков традиции, некогда злонамеренно внедренной извне, дабы поработить или уничтожить население государства на законных основаниях, исказив понимание людьми наиболее общих закономерностей бытия Объективной реальности.
Это приводит к пилатовскому вопросу: Что есть истина? Как видно из евангельски-неканонического диалога, приведенного в эпиграфе, явление истины в обществе людей всегда определённо и обусловлено историческим временем и местом действия. Истина в обществе всегда жизненно конкретна. Оторванных от жизни конкретно не определённых “истин вообще” не бывает.
Именно по этой причине и не возможно объединиться на принципе “просто верить, как веровали отцы и деды”, поскольку они жили в иное время, с иным конкретным выражением истины самой по себе и её субъективно обусловленным пониманием и недоразумением множеством людей.