Вера воды
Шрифт:
– Сагридин, – представилась подплывшая ко мне марра. Его чешуя была желтовато-серого цвета, и это могло говорить о том, что здесь он пробыл дольше всех. Такой цвет чешуи появляется из-за плохого питания у каждой марры.
– Анарел, – представился я, отходя от головной боли, и протягивая Сагридину руку.
Однако её он не пожал.
– Ты экваториальная марра. Тебе здесь делать нечего. Ты нам не друг, так что даже не пытайся с нами контактировать, – грубо ответил он, а потом, как ни в чем ни бывало, представил мне других моих сокамерников, – А это Зален и Лорган. Им можешь руку не протягивать.
Зален тоже выглядел так себе, и кроме меня, с нормальной
Я сразу понял, что кому-то вроде меня здесь не рады. Оно и понятно, Сагридин сразу же обозначил линию между мной и моими сокамерниками. Мне даже не пришлось представляться, никто из них троих мной не интересовался. Здесь я был чужой. Экваториальный.
Большое количество времени они проводили за беседами на маловажные темы, а я слушал их, думая, что же я сделал не так со своей жизнью. Язычники отобрали все мои вещи, и оставили меня в каком-то тряпье. Они забрали даже частичку молитвенника, что я постоянно носил собой, и на которую я молился, пока в округе не было других молитвенников. Теперь мне приходилось молиться в пустоту, и отдавать свою энергию суровым стенам моей камеры. А потом и вовсе оказалось, что я нахожусь не в той тюрьме на поверхности, в которой находился Лантан, а в другой, что скрыта под землей.
Я вовсе не хотел, чтобы моя жизнь закончилась здесь. Я ведь даже не знаю сути вынесенного мне вердикта. Меня просто запихнули в многоместную камеру, и не объяснили совсем ничего. Даже охранник, что принес нам всем по четыре порции еды был немногословен, и лишь сказал то, что здесь я останусь надолго, по крайней мере до тех пор, пока гроб Нэро не будет передан в руки Язычникам. А после этого меня казнят около этого самого гроба. Как и всех тех, кто так же, как и я, пытались навредить Инимикусу.
Этот расклад меня мало устраивал. Однако я вас удивлю, если скажу, что мне очень сильно повезло, что я попал именно в эту камеру, где мне никто не рад. Уже этой ночью, когда Зален и Сагридин спали на своих местах, а я бессмысленно глядел в темноту, ко мне тихо подплыл Лорган.
– Будь тише. Ты ведь… Анарел, так? Я не презираю тебя так, как презирают тебя мои друзья. Их можно понять, ведь сюда они попали именно из-за марр вроде тебя.
Я не понял сути дела, и поэтому просто промолчал, ожидая, что Лорган продолжит свою речь. Я старался показать свою стойкость, выработанную многочисленными сезонами охраны святилища Нэро.
– Ты не очень-то разговорчивый. Полагаю, новость о том, что отсюда есть шанс выбраться, хоть немного тебя разговорит.
Я посмотрел на него с той же воинственной стойкостью.
– Это звучит интересно. Что же ты или один из твоих дружков не воспользовался возможность отсюда выбраться до того, как сюда попал я?
– Тебе очень повезло, Анарел… Ты попал к нам сегодня, а завтра нас вчетвером вызволит отсюда моя старая знакомая. Ты сразу меня привлек своей невозмутимостью, и я подумал, что тебе здесь не место, какое преступление снаружи ты бы не совершил. Ты бы нам очень сильно помог…
– Каким образом она может помочь нас отсюда вызволить?
– Каждый день, ближе к позднему утру, все заключенные выходят из своих камер, и их принуждают копать карьер глубоко под городом. Заключенные – бесплатная рабочая сила, поэтому правительство нами пользуется как хочет. Карьер этот существует уже большое количество времени, и там практически не осталось залежей версатила, поэтому цель раскопок с некоторого времени изменилась.
– Могу ли я тебе верить?
– По крайней мере я доверяю тебе, ведь ты, как и я, продолжаешь почитать нашу Нэро даже после её смерти.
Он неловко улыбнулся, и я понял, что он и сам происходит родом из Пакса. Как я сразу этого не понял! С этого момента я почувствовал между нами великое родство.
Он отплыл от меня также тихо, и устроился в отведенном ему спальном уголке. Я снова помолился в стену, и заснул в ожидании завтрашнего дня.
Запись 5. Революция
На утро мои сокамерники смотрели на меня более терпимо, нежели чем вчера. Более того, они решили обсудить их некое «тайное совместное дело», совсем не стыдясь моего нахождения в этой камере. Из этого разговора я узнал одну интересную информацию.
Оказалось, что все они втроем примыкают к единому движению по свержению устоявшейся власти в Прокуле. Узнав об этом, я почувствовал, что они бы могли использовать меня для своих целей. Я мог бы стать разменной монетой в руках революции в Прокуле, хотя я и не до конца понял, против чего конкретно затевается упомянутая революция. Однако расспрашивать их в открытую я не стал.
Лорган стал чаще смотреть на меня в открытую. Его дружки точно также начали оглядываться на меня, пока Зален и вовсе не начал вести речь обо мне.
– А этот… как там его… Арарел. Он нас точно всех сдаст. Что с ним-то делать?
– Мы возьмем его с собой. Он поможет. Правда, Анарел?
Я оглянулся на них. Сагридин и Зален оглянулись на Лоргана.
– Чем я могу помочь? – невозмутимо спросил я, хотя и понимал, что мне нужно будет сделать.
– Отвлечешь нашего надзирателя. Скажем, устроишь фальшивую драку с Заленом. Пока он будет вас разнимать, мы с Сагридином откроем потайной ход, встретим Альфину, а затем по её приказу остальные члены нашей революционной кампании поднимут бунт в тюрьме, который на поверхности перерастет в нечто большее… А во время этой суматохи мы и сбежим.
– Революция… – тихо произнес я, и погрузился в раздумья. Но ненадолго. Принесли еду.
Это был один из худших приемов пищи в моей жизни. Заключенным давали всякую требуху вперемешку с другой требухой и сомнительными растительными переработками. Иногда мне попадалась чешуя, иногда глаза маленьких рыб и их внутренние органы. Кости составляли половину всего рациона, а во второй половине рациона они тоже присутствовали, но уже в виде непонятного, перемолотого с той требухой комка страшной массы. Стоит ли вообще говорить, что за эти дни я сбросил слишком много веса, что для высшего стража просто неприемлемо? Даже при регулярных тренировках сохранить себя в надлежащей форме не удавалось.