Вербариум
Шрифт:
Первый-Сноп был бы плохим старостой, если бы не поспевал вовремя. Он точно знал – пролитая без суда кровь добром для общины не обернётся. О ледяной деревне, откуда в лютый мороз камнями прогнали сиротку-бродяжку, ходили слухи по всему краю. А кому делать нечего было, могли и ногами сходить проверить в верховья, за Сальную горку – дома стоят один к одному, коровы, петухи, псы – и всё-всё инеем тронуто.
– Стоять! – зычно гаркнул староста и ворвался в круг. – За что людей жизни лишить хотите?! Что за вина на них?
– Волшебник пацан. Вшей поди не научился давить, а туда же, – подбоченясь, фыркнула Прялка-Прялка. – Мы его не убьём – он нас погубит, а не нас – так наших детушек.
– Так ли, братие?
– Так, так! – пронеслось над толпой.
– Расступись, – скомандовал староста. – Судить будем. Думать будем.
Вездесущий Лисий-Хвост тотчас приволок из ближайшей избы уголёк и раздул огонь, какая-то баба поставила рядом чашу воды и туесок масла, а маленький медный самородок Первый-Сноп и так постоянно носил на шее. Маслом староста вымазал рты истуканам, над огнём и водой поклялся судить по чести, медью запечатал уста для всякой лжи. Батрачка стояла, одной рукой прижимая к себе ребёнка, другой поводя остриём клинка в сторону любого, кто случайно подходил ближе.
– Что можешь сказать в своё оправдание ты, женщина?
– Отпусти нас – мы не можем причинить никому зла, – огромные глаза батрачки переполняло отчаяние. – Я знаю, что мой сын вырастет и станет волшебником. Пока он мал, я вожу его с собой, брожу с места на место и никто, кроме меня, не знает, как его зовут.
Первый-Сноп почесал в затылке. Коли так – можно и вправду отпустить восвояси. Пусть их волки с медведями судят, а наше дело сторона.
– Иди сюда, не бойся! – Староста высоко поднял мальчишку, чтобы каждый мог его видеть. – Знает ли кто-нибудь в Речице, как его звать?
Молчание царило на площади. «Вот и славно, одной бедой меньше», – подумал Первый-Сноп.
– Коли так, пусть ухо…
– Я знаю! – Белокурая пухлая девочка лет шести отцепилась от материнской юбки и громко-громко, так, что все услышали, крикнула: – Он Витуль, мой друг Витуль!
Это был конец. Сообразив что-то, мальчик дёрнулся и заревел, толпа молча сомкнула плечи, батрачка взмахнула клинком – и бессильно опустила руки.
– Стоять! – гаркнул Первый-Сноп. – Без суда в Речице конокрадов и то не казнят. Как решим, братие, так и будет, милосердно и по-людски. Кто-нибудь что-нибудь может сказать в защиту отрока?
– Я скажу! – Из дальнего ряда протолкнулась вперёд шептуха. – Не обязательно лишать отрока жизни.
– Все вы в сговоре – что шептуны, что волшебники! Смерть! – заблажила было Прялка-Прялка, но Тот-Кто-Спит запечатал ей рот мощной оплеухой – молчи, баба, когда дело решают.
– Смотрите все, – выйдя в круг, шептуха подняла ладони – все пальцы кроме большого на них были обрублены. – Я тоже родилась с Даром. И никого не убила и волшебнихой тоже не стала. Отец приказал – и меня урезали, чтобы я осталась жива, но не могла творить заклинания и причинять зло. Дар нашёл себе выход, я помогаю людям, лечу скотину. Оставьте ребёнку жизнь.
– И что можно… урезать? – замялся староста.
– Глаза – чтобы не видеть заклинания. Язык – чтобы их не произносить. Пальцы – чтобы нечем было сплетать волшбу. Мальчикам – ятра, чтобы сила не возрастала.
– И помогает?
Шептуха зло оскалилась:
– Не помогло бы, точно б отца живота решила за то, что он со мной сделал. А так он у себя в Холмищах жив-здрав, я у вас в Речице коров пользую.
– Верим ей, братие? – обратился Первый-Сноп к сходу.
Рокот толпы одобрил. Люди в Речице были, в общем, не злые, зря кровь проливать не любили, особенно если первый гнев втуне схлынул.
– Вот моё решение, – староста бросил чашу с водой в костерок и подождал, пока перестанет шипеть. – Отрока – урезать и изгнать прочь вместе с матерью, как на ноги подняться сможет. Если вдруг отрок вернётся убивать тех, кто узнал его имя, – кровь лежит на шептухе, она прикрыла. Согласны, братие?
– Согласны, – люди, похоже, остались довольны. И зла избегли, и от напасти уклонились, и кровь на них не лежит.
– А ты что скажешь, женщина? Урежем твоего сына или его сейчас убьют?
Первый-Сноп опустил глаза – такая страшная ярость сияла во взгляде матери.
– Урежем. Пальцы.
Шептуха, ловко орудуя изуродованными ладонями, добыла из кутуля глиняный пузырёк и щедро напоила мальчишку маковым соком. Кузнец Болотная-Ржавь раскалил нож, чтобы было чем прижигать раны… Первый-Сноп исподлобья смотрел на батрачку – губы женщины шевелились, можно было прочесть – она повторяла раз за разом «Будьте прокляты, будьте вы прокляты». Может, зря он их защитил? Но содеянного уже не вернёшь.
…Бесчувственного ребёнка вместе с матерью шептуха забрала к себе в отшибную избу. Мор прекратился. Через три дня на рассвете искалеченный батрачонок с матерью ушли из Речицы, чтобы никогда больше здесь не появляться.
До весны Первый-Сноп чутко следил за любым непорядком в деревне, карал любую провинность против обычаев, чин чином кормил и ублажал истуканов, жёг костры и сыпал в огонь медную стружку. Он ждал беды. А вышла радость – зима прошла ровной, в меру морозной, в меру вьюжной, всходы весной поднялись густо, коровы и овцы расплодились на диво. И самое главное – Суровая-Нитка, жена старосты, разродилась близнецами, оба мальчишки и оба выжили. До этого трое малышей у старосты перемерло, не дожив до месяца, а тут разом двойное счастье. И по осени урожай удался – сам-десят. Покрутил чутким носом Первый-Сноп, почесал в затылке – да и думать забыл о батрачке и её блажи. Глядишь, обошлось, ладно сделали, что невинная кровь не легла на общину.
Вёсны шли своей чередой – где-то скудный год выдавался, где-то обильный, случалось хлеб с лебедой пекли, случалось мясом – не потрохами – собак кормили. Дети в семьях рождались крепкими – и на удивление выживали чаще обычного. Никаких особенных бед не стряслось и волшебников больше не звали.
Шесть вёсен минуло. Наступила седьмая – тёплая, ласковая. Оглядывая зеленеющие поля, Первый-Сноп с удовольствием думал – какой пир он задаст по осени, в день наречения сыновей. У старосты по лавкам сидело уже четверо, и Суровая-Нитка снова была брюхата, нечего и бояться, что род уйдёт в землю, не оставив ростков. Старшие мальчики удались на диво – белокурые в мать, смышлёные, крепкие, работящие и послушные. Староста баловал их, покупал гостинчики, не порол без нужды и даже резал для них игрушки. Вот и сейчас в кармане у Первого-Снопа лежала забавка – два медведя с молоточками на доске. Он прошёлся по улице, выискивая сыновей – пусто. Не иначе у ручья с детворой играют. И правда – с окраины слышались смех и звонкие голоса.