Вербариум
Шрифт:
Маленький Санька хихикнул:
– Нинка твоя – тоже врушка и в придачу ябеда. И трусиха. Она бы с рёвом домой побежала, если бы их встретила.
– Она и побежала! Ревела со страху и бежала. Матери сразу всё рассказала. А та её под замок за враньё. И без ужина оставила.
– Вот видишь, сам сказал – враньё!
– Это мать сказала, что враньё! А Нинка не соврала. У неё голова куриная, она в жизни до такого не дотумкает.
Саня задумался.
– А наши родители про них знают?
– Не-а. Они их даже не видят. Взрослые их вообще видеть не могут.
– Почему?
– Не знаю. Дети могут. Я видел, Нинка…
– Почему же я не видел?
Дима хитро прищурился:
– А ты в сильный дождь гулять ходишь?
– Не-е-е, – протянул Саня. – Меня не пускают. Боятся, что простужусь.
– Вот! И почти никого не пускают. А их только в сильный дождь можно встретить, и то не всегда.
Саня опять задумался, хлюпая носом.
– Слышь, Дим… А почему только в дождь?
– Опять започемучкал! Говорю тебе: не знаю. Может, они дождь любят. Червяки ведь в дождь из земли лезут? Ну и эти тоже…
Послышался рокот мотора, и мальчики предусмотрительно спрятались за киоском. Мимо протарахтел грузовик, заливая грязными волнами тротуар. Когда наводнение схлынуло, Санька решительно вышел из-за дощатой стенки.
– Всё! – объявил он. – Я пошёл домой. А ты можешь ждать, сколько хочешь. Только больше не ври! Ни за что не поверю! И солдатиков ты мне проспорил!
С этими словами он гордо надвинул на уши промокший картуз, отвернулся от Димки, но тут же замер, вглядываясь в мокрую уличную перспективу.
Вдали что-то шевельнулось среди дождя. Из серой мороси выступили неясные фигуры. Словно дождь был стеной, в которой отворилась невидимая дверь, выпустила смутные, перекошенные тени, и они побежали вдоль улицы, двигаясь ну совершенно по-дурацки. Фигуры приближались, становились всё более чёткими и обретали странные формы…
Санька пронзительно взвизгнул и отскочил за стенку «Союзпечати».
– Тихо, ты, дурак! – зашипел на него Дима, весь дрожа от азартного возбуждения. – Спугнёшь ещё!
Они выставили головы из-за киоска, словно парочка перепуганных котят, и вытаращились на шеренгу совершенно немыслимых созданий.
Впереди, загребая дождевую воду длиннющими когтистыми руками, бежало тощее, волосатое существо, смахивающее на большую обезьяну, но с крокодильей мордой и тремя рожками-антеннами, торчавшими на лысом черепе. Оно сильно хромало, поэтому иногда опиралось на кулак левой руки. Из разинутой зубастой пасти струйкой стекала слюна и смешивалась с дождём. Существо тяжело дышало и вращало глазами в разные стороны.
Чуть позади трусил человек. То есть он очень походил на грязного, сутулого, одетого в невероятно рваную одежду человека, да только не бывает у людей костяного гребня на голове и зелёных спинных перепонок, торчащих из лохмотьев. Он качался из стороны в сторону и спотыкался на каждом шагу.
Третьим номером ковыляло нечто совсем уж несообразное: четырёхногий, покрытый чешуёй страус, у которого вместо клюва болтались кожистые складки. Многосуставчатые конечности цеплялись друг за друга, отчего создание едва не падало, но всё равно угрюмо тащилось вперёд, изо всех сил стараясь не отставать от первых двух чучел.
За ним гуськом бежали целых пять одинаковых человекоподобных фигур. Они были одеты в серые дождевые плащи с капюшонами и чёрные резиновые сапоги. На ходу существа совершали синхронные размашистые движения, словно пытались плыть кролем, забыв при этом об отсутствии второй руки. Вместо лиц под капюшонами переливалось нечто вроде бурой жижи, прикрытой космами длинных, слипшихся волос. Фигуры дёргано, скачками пробивались сквозь дождевую завесу. Их тяжёлые сапоги разбрызгивали воду не хуже автомобильных протекторов.
Замыкала кунсткамерное шествие пыхтящая, кругленькая, немыслимо лопоухая тварюшка, покрытая густой коричневой шерстью. Она старательно перебирала коротенькими ножками, а куцыми ручонками преглупо молотила по воздуху, пытаясь удерживать равновесие. Но толку от этого было немного, потому что создание через каждый десяток-другой шажков неизменно плюхалось в очередную лужу. Его огромные круглые уши всякий раз печально обвисали. Поравнявшись с притаившимися за киоском ребятами, оно снова упало, едва не перевернувшись через голову. Димка прыснул:
– Ты смотри, как чебурахнулся!
Но Саня не засмеялся. Лежащее в луже существо приподнялось, расправило уши-радары, повернуло голову и уставилось большими, грустными глазами прямо на мальчиков. У Саньки так и застучало сердце. Создание смотрело в упор, тяжело дыша и еле слышно постанывая тоненьким детским голоском. Затем кое-как встало и бросилось догонять своих загадочных спутников.
Спустя несколько секунд контуры чужаков начали расплываться, будто их размывал всепоглощающий осенний дождь. А потом процессия, пробежав ещё несколько десятков метров по пустынной улице, окончательно исчезла, растворившись в угрюмой серой пелене, словно льдинка, растаявшая под струёй воды…
Димка выскочил из-за киоска и восторженно запрыгал, показывая Сане длинный язык.
– Видел? Видел? – кричал он, едва не лопаясь от радости. – А ты не верил! Ага! Ага! Санька-манька! Ванька-встанька!
Саня, насупившись, вышел на тротуар. Отчего-то ему не было так весело.
– Скажи, Дим, – он задумчиво пожевал указательный палец. – А кто они такие?
Дима перестал плясать. На его лице появилось озадаченное выражение.
– Не знаю. И никто не знает. Бабаи какие-то. Или шпионы? Слушай, Санька, а вдруг правда?