Вербариум
Шрифт:
Порошок толкнул Репкина в бок:
– Слышь, сержант, давай порубаем? У тебя есть?
– Нет, нету. А, постой, мне же Щётка тут дал.
– Хороший парень Щётка. Хоть на этого чмыря горбатится, а всё равно.
Достали сухпаи, стали жевать.
– Порошок, – спросил Репкин, – а чего у нас такой странный начальник бронепоезда?
– Это ты о полковнике? Чмо – он и есть чмо. Приказал Щётке пошить ему цивильный костюм. И генералу мозги засрал так, что тот не трогает. Ясное дело, без него не будет бронепоезда, а без бронепоезда генералу здесь сразу хана.
– А генерал что за человек? Странный он какой-то…
– Людоед он, а не странный. Понял? Людей жрёт – пошлёт, как нас, и с концами. Уже при мне литеры, кто не при начальстве и не при кухне, по третьему разу пошли. До тебя, Телескоп, был Танк, а до Танка – этот, как его, цыган – Тачанка.
Репкину сделалось нехорошо.
– А с заданий возвращаются?
– Всякие чудеса бывают. Ты, главное, раньше времени не сри, понял?
– Ну а отказаться от задания? Или самого послать, навести винтовку и пускай идёт?
– Салабон – вот ты кто. Нельзя, у него же мандат. Мандат так устроен, что ослушаться нельзя, к тому же у мандата и право на трибунал, а это – расстрел на месте, генерал стреляет собственноручно. Сказал – пальнул.
– Тогда почему бы его тихо не нейтрализовать, чтобы не успел отдать приказ или там вякнуть, и отстрелить из катапульты, запереть в штабе? – В Репкине просыпался студент.
– Дурак, против мандата даже пёрднуть не успеешь. Были умники, не думай.
Репкин замолчал, задумавшись о мистических свойствах мандата. «Интересно, – подумал он, – генерал, что – по жизни такой злой, или это его мандат таким делает?» Затем стал думать о невероятных свойствах прочих боевых единиц на этом бронепоезде. И опять спросил:
– Слышь, Порошок, а почему поезд стоит? С воздуха расстреливают, если бы ехал – попасть было бы труднее, а?
– Передислоцироваться? Полковник, бывает, устраивает цирк. А так – не любит.
– А генерал что, не может приказать?
– Я тебе вот что скажу, Телескоп, этого никто не знает, кроме меня, потому как в локомотив никому ходу нет, кроме чмыря этого. А я побывал… И в самой рубке был. Бронепоезд, он может не только по рельсам. У него и воздушная подушка, и режим плавания и погружения, и в мягкий грунт зарывается на десять метров. Летает он, понял? И не только в небе. Там было ещё написано – «режим орбитального маневрирования». Вот и говорю – чмо наш полковник.
– А ведь полковник не дурак, – сообразил Репкин. – Он и себя сохранить хочет и остальных. Узнай генерал, что бронепоезд универсален – он бы его в такое пекло загнал, что всем нам каюк! А так, что – дракон? Так он броневагонам до одного места.
Порошок молча достал непромокаемый пакетик, вытащил сигареты и спички. Закурил. Репкин жадно глянул на курево, но попросить почему-то постеснялся. А стал развивать мысль:
– Точно. Потому он всё и подгребает, чтобы генерал это в бою не использовал. Мой телескоп в каптёрку отправил. Нет, он больше нашего понимает…
Порошок разговора не поддержал, и Репкин замолк.
А солнце уже покраснело и стало опускаться, отвесно и ходко. Как обещал Порошок, закат много времени не занял: упало за горизонт – и всё погрузилось во мрак.
– Цыц, салага, молчи, – прошипел Порошок и поспешно загасил чинарик.
На болоте, метрах в двухстах вспыхнули вдруг зеленоватые огоньки. Репкин вжался что есть мочи в землю, хотел зажмуриться, но отвести взгляда от огоньков не смог. Огоньков было немного – пять или шесть. Они полукольцом окружали холм – значит, и с тылу тоже заходят.
Огоньки приближались. Репкин с ужасом разглядел тёмные человекоподобные силуэты, озаряемые изнутри каким-то свечением. Фигуры замерли на краю болота, держа что-то в вытянутых руках. Внезапно шесть плазменных струй ударили в подножие холма. Валявшийся там парашют враз вспыхнул и исчез. Загорелся кустарник.
И Репкин понял, что это за фигуры.
– Звёздная пехота! – шёпотом выкрикнул он и тут же получил от Порошка удар кулаком по затылку.
Да, это могла быть только звёздная пехота – именно о такой он читал в одной древней, давно запрещённой фантастической книге. Зелёным светом мерцали оптические преобразователи на забралах шлемов, а призрачное сияние излучали серебристые обручи генераторов защитного поля на локтевых и коленных суставах панцирь-скафандров. За спиной у каждого – реактивный ранец, в руках, разумеется, плазмоганы. «Конец», – понял Репкин.
Но кикиморы никаких наступательных действий больше не предприняли. Напротив, отступили в глубь болот, даже огоньки погасли.
– Не учуяли. Порошок работает, – зашептал Порошок в ухо Репкину. – Если лейтенант их засёк, сейчас из орудия ударит.
– По этим? Из пушки? – истерически зашептал в ответ Репкин. – Да ты знаешь, кто это? У них же защитное поле!
– Если аннигиляционным саданёт, то всему их полю жопа. Правда, и наш холм сроет. Они ж не знают, что мы здесь, что аннигиляционным не саданёт. Поэтому, суки, затаились. Эх, скорее бы луна…
Но с бронепоезда выстрелила не пушка, а катапульта – осветительным. Полыхающий светом шар завис над болотом и медленно спарашютировал в воду.
А вскоре и луна не заставила себя ждать. Она была на удивление большая и яркая. Казалось, что наступает рассвет.
– Всё, теперь они больше не сунутся. Я ж говорил, сержант, прорвёмся. Теперь отбой тревоги. Можно курить.
На этот раз Репкин сигарету попросил и затянулся с неожиданным для себя удовольствием. В голове звенело, тело казалось совсем лёгким. Вот оно, тело, на месте – жив-целёхонек.
После второй сигареты к Репкину вернулась прежняя живость мысли. И он размечтался:
– А хорошо бы с помощью моего телескопа обратно домой вернуться. Теперь я знаю, что буду с телескопом делать. Землю он вмиг найдёт, если её как цель задать. Проложит курс – и бронепоезд по курсу полетит. Что ему, в самом деле…
Порошок хмыкнул.
– До задницы твой телескоп. На бронепоезде, вон, даже хроноагрегат имеется. Где они того Хроника держат, не знаю. Засекречен. Это Щётка рассказывал, мол, прибыл такой, вместо Химика. На агрегате этом обратно вернуться можно, в прошлое. Или в будущее сигануть. Только что там ловить, в будущем?