Вербариум
Шрифт:
– Дело в том, что я его потерял. Приземлился на парашюте на крышу штабного вагона. Нормально. Генералу представился…
– А это зря. К генералу и близко подходить нельзя. Он как бойца увидит – так посылает в пекло. О танке я тебе уже рассказывал. А вот спроси, почему у нас зенитки нет. Она же здесь, у меня на платформе стояла. Тоже хлопец нормальный был. Умел прямой наводкой, на глазок, в самое яблочко. Ему что воздушная цель, что наземная – всё пофиг, в клочья разносил. Эх… Ты поэтому в столовую не ходи. Если почифанить захочешь – прямо к повару, он отсыплет. Или лучше – к каптёрщику. Скажешь,
– А что же старшина? Генерал его не трогает?
– Старшина? Это пузо с раками? Для генерала самогон гонит. И салаг таких, как ты, на обед поставляет. Генерала от вегетарианства воротит.
– Кхе-х-хм, – закашлялся Репкин.
– Что, тоже из-за вегетарианства сюда? То-то, будешь знать, герой.
– Ну а как тут вообще? Ну, в смысле обстановка?
– А что обстановка? Война. Я ж тебе говорю. Вон, в песках трезубы донимали. Из песков убрались. Теперь «летающая крепость» огнём плюет. Ты вот что. Ты сейчас к каптёру иди. Там твой телескоп, больше негде: наверняка командир бронепоезда уже успел заныкать в каптёрку. Иди. Да смотри, помни про генерала!
Где каптёрка, Репкин уже знал. Переговоры с каптёром на букву «Щ» были недолги, тот за телескоп особо держаться не стал. А когда услышал, что сержанта послал лейтенант, то вовсе смягчился и выдал в придачу к телескопу сухой паёк – галеты и банку консервов с паштетом из лягушачьих лапок. Напоследок даже просветил:
– Ты эта, сразу после отбоя в расположение не заходи – там генерал порядок проверяет, а если не генерал, то старшина подлянку кинет.
– Так старшина вечернюю поверку производит. Куда ж от него денешься?
– И на поверку не ходи, Телескоп. Ты, вон, телескоп получил – вот под телескопом и кантуйся, понял? Когда ты с телескопом – ни одна сволочь до тебя не доклемается, усёк?
– Спасибо, Щётка, за мной не заржавеет.
– Ты эта, в телескоп дашь зыркнуть?
– Само собой, братан, – сержант уже ощущал себя вполне своим парнем.
Щёткой каптёрщик был из-за своей Боевой щётки. Щётка – первое утешение солдата. С помощью многофункциональной Боевой щётки возможно было: начистить до образцового блеска сапоги, почистить обмундирование, надраить бляху, пуговицы и кокарду, а также, при помощи насадки, – зубы; кроме того, имелось особое приспособление для протирки очков, на случай, если боец-десантник оказался очкариком; специальная насадка с жёсткой щетиной предназначалась для отдраивания унитазов, рукомойников, кафельной плитки и полов.
Репкин сгрёб в охапку телескоп, взвалил на плечи кресло телетранспортации и потащился обратно на платформу. Лейтенант при виде телескопа оживился – моментально прикинул, где разместить новую боевую единицу и распорядился:
– Сюда ставь. Вот так, чуток левее. Так годится.
Репкин подсоединил всё, как требовала «Инструкция…», и, довольный, хотел было стрельнуть у лейтенанта закурить. Но тут взвыли сирены и с неба стало опускаться чёрное и жирное дымовое образование.
– Ах ты, чёрт, раньше начал, гад. Ну теперь держись, сержант, – с воздуха прикрытия не имеем. Давай – или под бронь драпать, или сражаться.
Сержант не слушал
– Решай, сержант! – прямо над ухом заорал артиллерист.
Ноги понесли Репкина в распахнутую гермодверь броневагона.
– Эх, значит не повоюем, – лейтенант стремительно сиганул следом.
В броневагоне подсобралась кое-какая компания. Были там трое рядовых: уже знакомый Репкину каптёрщик Щётка и двое с литерами «К» и «П», а также тонкоусый младший лейтенант на букву «Р». Рядовые азартно резались в «палку», славную карточную игру бойцов-десантников, как водится, на щелчки по носу. Младший лейтенант сидел рядом, скучающе следил за игрой.
– Здоров, Радар! – крикнул ему лейтенант. – Что, на радаре всё то же?
– Известно что – помехи у нас на радаре. Изволь видеть: три активные помехи по линии полотна, одна на втором и две на третьем ярусах. Кроме того, имеем пассивные помехи – на всех ярусах. И никуда не делось, конечно, Огромное Продолговатое Пятно, вероятно, противник – прямо над нами. Движется кругами, скорость пять оборотов в минуту, очень стабильно. В общем… – Тут бронепоезд тряхнуло, в амбразуры ударило дробью каменного крошева, поднятого огненной струёй с железнодорожной насыпи; завоняло копотью. – Ага, гад, почти попал. Так что, Орудие, картина обычная. Когда ж ты его, лешего, сбивать будешь?
– Теперь уж скоро. Вот, – лейтенант дружески хлопнул по плечу сержанта Репкина, – теперь располагаем телескопом! Дрейфит пока что, ну да ничего. Как пороху нюхнёт, так, глядишь – завалим. А, братишка?
Репкин хотел было ответить что-то бодрое, в том плане, что он ничуть не дрейфит, а проявляет разумную осторожность. Но тут попало в соседний броневагон – бронепоезд скрежетно ухнул. Всех повалило на пол. Веером разлетелись карты.
– Мать твою в душу, – заругались рядовые, – такую игру пересрал, волчара.
Привычный к подобным встряскам младший лейтенант лишь снисходительно глянул, мол, что с них возьмёшь.
Со стороны пострадавшего вагона с лязгом распахнулась дверь тамбура. В клубах дыма, перепачканный с ног до головы жирной копотью, в броневагон ввалился генерал. И заорал:
– Мать вашу так и переэдак! Прохлаждаетесь, раздолбаи?! А ну, сколько вас сюда набилось?! Ага! Целых шесть боевых литер, мать вашу перетак! Почему не отражаем воздушную атаку противника?! Я к вам говорю, лейтенант!
– Невозможно обнаружить противника, товарищ генерал! Противник пускает маскировку в виде дымовой завесы!
– Мать твою так, так и ещё раз так! На борту бронепоезда имеется радар, а ты мне тут про маскировку заливаешь! Под трибунал пойдёшь у меня, мерзавец! Товарищ младший лейтенант, почему не обеспечиваем обнаружение противника?
– Противник массированно применяет все виды помех, товарищ генерал!
– Что? И ты под трибунал захотел? Аппаратура должна служить нам, а не противнику! И ей для этого предоставлены все возможности и соответствующие тактико-технические характеристики! Я тебя в рядовые, мерзавец, на 'oчки – все до одного языком вылижешь! Ты мне кровью срать будешь, так тебя в душу и так!