Вербы пробуждаются зимой(Роман)

Бораненков Николай Егорович

Сергей еще больше смутился.

— Вы извините. Я вовсе не знал. Всего три дня, как в Москве.

Бугров усмехнулся.

— Три дня, а какую нашел! Поздравляю. И вас… Простите, кажется, Надей звать?

Невеста встала.

— Надя, товарищ генерал.

— Хорошее имя. Обнадеживающее. Примите вот… — Он протянул невесте коробку конфет. — Чтоб жизнь негорькой была. Шампанское, конечно, дамам, а вам, жених… — Он вынул из кармана полковничьи погоны. — Носите. Вчера министр приказ подписал. Не только старое звание восстановил, но и новое присвоил.

Все закричали:

«Обмыть! Обмыть их!», и генерал, все еще не садясь за стол, налил себе стопку водки.

— Дорогой Сергей! Теперь уже товарищ полковник, — сказал задумчиво он. — Еще по одной звездочке прибавилось на твоих погонах. Красивые это звезды. Но и нелегкие. Помни и не забывай. На них всегда лежит груз большой ответственности перед партией, перед народом.

* * *

В начале весны Сергей и Надя Ярцевы выехали в Крым на отдых. За одну ночь пересекли они в экспрессе равнинные дали и уже в полдень другого дня были в предгорье Черного моря.

Молодожены впервые попали в эти места, и оттого все здесь им показалось поразительно дивным. В Центральной России еще мели снега, трещали по утрам морозы, а тут уже густела трава с проклюнутыми белыми цветками, пылили, как летом, горные дороги, торчали в гнездах на тополях хвосты грачей, в жарком исступлении заливались черноперые скворцы, приятно пахло дымком садовых костров, прогретой землею. Разойдясь по долине, девчата подстригали растрепанные косы роз. По разрядьям виноградника тащились тракторы.

На окраине растянутого вдоль шоссе села, где горная речка изломно подмывает к насыпи, шофер-таксист остановил свой лимузин.

— Привал, товарищи, — сказал он, выйдя из машины, и с котелком в руке направился к воде.

— И надолго? — спросил Сергей.

— Минут на пять, не больше. Водички попью да стекло обмою. Разомнитесь малость.

Сергей и Надя вышли на обочину, любуясь природой, остановились у небольшого, круто сбегающего к речке вишневого сада, за которым сейчас же матово белел на солнце каменный дом с голубыми окнами и такого же цвета расписным крыльцом. В саду и окрест держалось зовущее все живое к жизни благословенное тепло. Ничто не двигалось в прозрачном воздухе. Не качалась ни одна веточка, ни один стебелек. Клин журавлей с курлыканьем перевалил через заснеженные горы. В дубках метнулся черный дрозд.

Но вот в доме скрипнула дверь, и в сад сыпанула горласто-крикливая детвора. Впереди шагал с каким-то похожим на ракету монопланом мальчишка лет двенадцати с красным галстуком на шее, за ним курносая полная девчонка лет десяти, а следом двигалась целая ватага босоногой белокурой, темноволосой, разного возраста ребятни. Они прыгали, толкались, что-то просили. Видно, им тоже хотелось ракету понести. Ну хотя бы подержаться за ее перистый, как у рыбы, хвост. Но мальчишка был неумолим. Он гордо нес над головой свое детище с надписью «Доброе — Венера» и никого не подпускал.

— Колхозный детский сад, — кивнул Сергей. — Делом занимаются ребята.

— Ты что, Сережа? Возраст-то какой! Не детсадовский. Это скорей всего Дом пионеров.

— А я спрошу сейчас.

— Да зачем тебе? Вот любопытный!

Сергей остановил мальчишку.

— Это что здесь? — кивнул он в сторону дома. — Детский сад или пионерский дворец?

— Не-е, — удивленно пожал плечами мальчишка. — Это мы здесь живем.

Подумав, что, может, здесь размещен детский дом, Сергей опять спросил:

— Кто «мы»? Точней говори.

— Ну, мы. Решетьковы.

— Решеть-ко-вы? — изумился и чертовски обрадовался Сергей. — А отца вашего… Как отца зовут?

— Ну, Степаном, — растерянно ответил мальчишка.

— А это все твои сестренки и братишки?

— Конечно. А чьи же…

Сергей толкнул плечом калитку, ворвался в сад, потрепал подступивших к нему девочек за банты, волосенки и заторопился в дом.

У крыльца стоял спиной к дорожке низенький квелый мужчина в серой кепке, натянутой на уши, и белой рубашке, засунутой в рваные брюки, обляпанные краской. У ног его виднелось ведро с розоватой глиной, и он старательно мешкал ее не то палкой, не то самодельной кистью. Но вот он повернулся лицом, и Сергей мгновенно, хотя так давно и не виделись, узнал в этом состарившемся, поседевшем человеке своего бывшего солдата Степана Решетько. Степан же, прекратив работу и часто моргая, некоторое время смотрел на бегущего в дом полковника, гадая, по каким таким делам пожаловал к нему такой чин, но вдруг кисть и ведро выпали у него из рук и он, все еще не веря в чудо, прошептал:

— Господи! Неужто?

Однополчане обнялись. Руки Степана от волнения дрожали. По небритым и морщинистым щекам катились слезы.

— Товарищ командир… Сергей Николаич, — только и говорил он задыхаясь. — Вот уж не ждал! И во сне не спилось. Катря! Катюша! Да глянь же… Глянь, кто пожаловал к нам.

Из дома выбежала в белой косынке, клеенчатом фартуке, надетом поверх белого платья, раскрасневшаяся Катря. Щурясь от яркого солнца, она глянула из-под мокрого, в белой пене локтя и воскликнула:

— Ой, мамоньки! Товарищ капитан!

— Да какой же капитан? Очнись, Катюша, — рассмеялся Решетько. — Полковник он.

Катря, сбегая с крыльца, смутилась.

— И правда! Лет-то сколько прошло! Ну, здравствуйте. Здравствуй, Сергей Николаич. Давай же поцелуемся хоть в жизни раз. Ведь я тебя любила…

— Слыхал? — кивнул Степан. — От шельма баба… А мне все трубит: «Лишь одного тебя». А сама…

Катря отмахнулась:

— Да то ж особая любовь, чертушка ты рыжий…

Степан увидел идущую в сад молодую женщину в сером костюме и фетровой шляпке.

— А это кто же?

— Как кто? — оглянулся Сергей. — Жена моя, Надюша.

Степан разгладил серо-рыжую щетину.

— Баш на баш, браток. Ты мою поцеловал, а я твою в отместку.

Шофер протяжно засигналил. Сергей, раздавая обступившей детворе прихваченные в дорогу конфеты, заторопился. Степан тронул за локоть его.

— Вы куда?

— Едем отдыхать. На море, Степан.

— Нет, так не пойдет. Костьми лягу, а из сада не выпущу, — твердо заявил Решетько. — И не погляжу, что вы полковник, а я сержант. Вы на моей территории, а значит, тут комендант гарнизона и старший начальник я.