Вердикт двенадцати
Шрифт:
— Не бросите же вы меня тут одну. Простите, если я чего не так говорила.
— Только после вас, мистер Гендерсон, — с несвойственной ему церемонностью предложил сэр Изамбард, сделав вид, что не слышит миссис ван Бир. Мистер Гендерсон вышел скрепя сердце.
Розалия ван Бир привстала и протянула к ним руки.
— Подождите, — позвала она совсем другим тоном, — пожалуйста, не уходите.
До предела натянутые нервы сдали, и она по-настоящему разревелась. Села, положила руки на стол, уткнулась в них лбом и стала тихо
— Я отвечу на все вопросы, как сумею, — тихо сказала она. — Друзей у меня нет и давно не было. Я сижу в одиночке, а это страшно; мне не с кем и словом перемолвиться. Поэтому на меня находит, я уже и сама не помню, чего несу и что делаю. Теперь все в порядке, я вам обещаю.
Сэр Изамбард заговорил уже помягче, хотя все так же официально. Он бы хотел побеседовать строго по-деловому, так и для нее будет легче, а то опять сдадут нервы. (Как она будет держаться, когда придет время давать показания? Этот вопрос он отложил — потом подумаем.)
— Миссис ван Бир, сейчас вам очень тяжело. У любой женщины, окажись она на вашем месте, нервы бы тоже не выдержали. Поверьте, мы это хорошо понимаем. Однако ни нам, ни вам нельзя давать волю чувствам. Только так мы сможем себе помочь. Итак, способны ли вы сейчас спокойно поговорить? Или попросить мистера Гендерсона принести вам воды?
— Нет. Спасибо. Я готова.
— Прекрасно. Итак, что вы можете сказать о Роддах?
Вопрос был неудачный. Миссис ван Бир покраснела и ответила:
— Ворюги. Угодливые и…
— Миссис ван Бир! — Голос у сэра Изамбарда был мягкий, но взгляд суровый.
Она просительно потянулась к нему.
— Простите. Что вы хотели узнать?
— Я слышал, что Родда подозревают в краже вина из вашего погреба. Это правда? Вы его подозревали?
— Ни в чем я его не подозревала. Я им верила. Он сказал, что вино прокисло, я и сама попробовала на вкус — верно, кислятина. Я велела ему вылить и продать бутылки. Я и не знала, что он его пьет, пока инспектор не застукал его за этим делом, а потом уже мистер Гендерсон разобрался, что к чему.
Она с благодарностью взглянула на мистера Гендерсона, пытаясь загладить сказанное до этого.
— Вы приказали ему вылить вино, а он вместо этого его пил? Хм-м. И сколько это тянулось?
— Думаю, долго. Началось вскоре после смерти сэра Генри. Я, конечно, не знаю, сколько он пил и как часто.
Сэр Изамбард побарабанил двумя пальцами по подбородку, как делал всегда, когда пребывал в замешательстве, и решил поговорить о другом.
— А теперь мне бы хотелось узнать о ваших отношениях с Филиппом. Он вас не любил?
— Знаю, что о мертвых нельзя говорить плохо; но он был оченьтрудным ребенком. Все время…
Сэр
— Что именно вас интересует?
— Меня интересует, были ли конкретные случаи — подчеркиваю, конкретные случаи, а не общие рассуждения, — свидетельствующие о странностях в его поведении и в особенности о том, что он желал вам зла.
Миссис ван Бир растерялась, да и было от чего. Теперь-то среди всех мелких проступков Филиппа ей трудно было бы отыскать что-то действительно серьезное. Конечно, ребенок причинял массу хлопот, но она понимала, что сэру Изамбарду требовалось нечто большее, нежели простые детские обиды. Он попробовал поставить вопрос иначе:
— Не вспомните ли вы такого, чему были свидетели? Что видели Родды, либо учитель, либо Ада, либо доктор? Что-нибудь, говорящее о неустойчивой психике мальчика? Меня, поймите, интересует — не мог ли несчастный ребенок проникнуться к вам такой ненавистью, что пытался отравить и вас и себя? Если он питал такие намерения, посторонние могли заметить, что он не в себе. Попытайтесь припомнить.
Миссис ван Бир попыталась, и, видимо, ей наконец забрезжило.
— Вроде бы перед самым несчастьем было такое. Слуги видели, хотя эти вруны могут наплести все что угодно.
— Неважно. Рассказывайте.
— На кухне он бросился на меня с ножом и порезал мне щеку. Это из-за того, что доктор велел мне уничтожить грязного больного кролика, а я, конечно, не могла ослушаться доктора.
И миссис ван Бир принялась пространно излагать свою версию умерщвления Филиппова любимца. Сэр Изамбард ухмылялся с весьма довольным видом. Он получил доказательство умысла к убийству, причем доказательство, которое, скорее всего, будет подтверждено свидетельскими показаниями.
— Что еще вы можете рассказать о кролике? — спросил он.
— Большая злая зверюга. Вы тут спрашивали, бывал ли ребенок не в себе. Еще бы не бывал, вот вам готовый пример. И как это я раньше не вспомнила. Ученый человек — он разом все ухватит. Я-то все время знала, да ничего не соображала, а вы сразу увидели, как это важно. — Миссис ван Бир прямо-таки расцвела, к ней чуть ли вернулся былой апломб. — Он вроде как молился на этого своего кролика. Что-то там читал ему наизусть, а один раз так стал перед ним на колени и распевал, словно в церкви, — я сама видела. Тогда-то он и дал кролику это непонятное имя.
— Дети нередко обожают кроликов, — разочарованно заметил сэр Изамбард. — Кстати, что это за непонятное имя?
— Я уже и не помню, — ответила вконец измученная Розалия. — Что-то вроде Шредди Вассар.
— Что, что? — оживился сэр Изамбард.
— Сейчас вспомню. Я тогда еще подумала — какое странное имя. — Миссис ван Бир собралась с мыслями. — Средний Ваштар, вот как.
Сэр Изамбард задумался, однако ничего не сказал. Потом он встал.