Вереск на камнях
Шрифт:
Она взмахнула руками, как дирижёр, и на миг мне показалось, что сейчас грянут скрипки в похоронном марше. А потом меня словно лишили возможности двигаться и говорить. Засунули в желе. Знаете, такое желе из желатина, из говяжьих костей, щедро сдобренное сахарным сиропом… Нет, я могла двигаться, но о-о-о-очень медленно. И все мои люди — тоже. Ратмир застыл, обнимая меня, и вскоре его рука стала давить на плечо, словно была отлита из бетона.
Я крикнула, а оказалось — что протянула, как диктофон с багом, растягивая слова:
— Что
— Да ты настоящая наследница, — фыркнула цыганка. — Даже тут не подчиняешься моей воле! Ну да ладно, я тебя и такой ценю… Так, что тут у нас?
Она принялась обходить моих мужчин по кругу, цыкая языком, поводя ладонью перед лицами. Бормотала при этом:
— Хорош… И этот хорош. Ох, отличный экземпляр! Нет, этого не надо… А этого берём… Теперь бабы.
Она встала посреди двора и сказала громко:
— Бабы, выходи!
Я глянула на дом, скосив глаза, и увидела первой Забаву, которая вышла во двор, а за ней — Голубу, Мыську с обоими детьми на руках, Дару, Чернаву, Вранку… Они шли с пустыми глазами, как зомби, послушные воле первой жизни. И мне стало по-настоящему страшно. Ведь это манипуляция сознанием! Как знать, как манипулировали мною! Как знать, не было ли решение уходить из Златограда или идти к Мокоши — решением первой жизни?
Цыганка показалась мне покупательницей на рынке лошадей. Разве что рты не раскрывала бабам и зубы не проверяла. А так проверила по полной программе. Забраковала Мыську и Голубу, а остальных одобрила.
И мне снова стало страшно.
Как так?
Она выбирает, кому жить, а кому умирать?
Я не согласна!
Я ринулась к цыганке, беспомощно перебирая ногами и руками в тягучем желе, но не продвинулась больше, чем на сантиметр. Цыганка засмеялась весело и задорно, как только она умела:
— Ну-ну, Руда, не борись против того, что сильнее тебя!
— Кто-о-о ска-аза-ал, что-о ты-ы си-ильне-ее-е ме-еня-я…
— Я создала тебя. Я создала твоих предков. Я сильнее вас всех.
Она сильнее, сука. И правда… Вот, может нас в желе засунуть!
Цыганка раскинула руки и засмеялась снова — свободно и властно:
— Я начало всего! Я всего конец! Я всё могу, а вы и не знаете, что всё, что происходит в ваших маленьких жизнях — моих рук дело!
— Ты не можешь быть демиургом, — медленно сказала я.
— Я не демиург в том смысле, который придаёте вы, люди, этому слову.
Цыганка посерьёзнела и взмахнула рукой:
— Марш все, кого выбрала, к менгирам.
— Куда? — озадачилась я. — Зачем к менгирам?
— Там хорошее место, Руда. Духовное.
— А Мудрый Кайа? Ты его тоже подчинишь?
— Я не могу пока подчинять духов, — фыркнула цыганка. — Но могу их изгнать.
Мне стало совсем плохо. Мало того, что терзал демон сомнений в себе, так ещё и мышцы отказались подчиняться, повинуясь взмаху руки цыганки. Как я ни старалась усмирить ноги, они всё же пошли со двора. Как я ни старалась, не смогла противостоять.
А рядом шёл Ратмир.
А поодаль — Тишило, Бусел, Мечко. И Забава, и Могута, и Дара. Кого эта дрянь оставила дома? Как Мыська выживет с двумя маленьким детьми? Где Бер, почему он не с нами?
— Первая жизнь, — с трудом позвала я цыганку. — Скажи, зачем тебе это всё?
Она обернулась, подошла ко мне, обошла кругом нас с Ратмиром, ответила:
— А зачем живут?
— Это смысл твоей жизни? Манипулировать людьми?
— Нет. Ты не поймёшь. Ты слишком ограничена в своих этических законах… Не знаю, как я позволила людям создать столько этических законов… Мой косячок!
И цыганка фыркнула, словно сказала хорошую шутку.
Косячок, да. Мой косячок был в том, что я согласилась обменять крестик на осколок первой жизни. Однако… Он привёл меня к Ратмиру! Он дал мне семейное счастье, пусть и в лишениях походов, дал мне сына, который скоро родится…
Если цыганка хочет забрать моего ребёнка, ей придётся переступить через мой труп!
Она и переступит. С неё станется…
Я шла, шла, шла.
Мы все шли.
Я чуяла запах лошадей сзади, запах Асели, которая тащилась за Резвым и ворчала, что ей не дали поспать, Бурана, который гнал коз туда, откуда мы пришли…
И вереск пах всё сильнее.
И голова кружилась, кружилась, кружилась, как будто я оттанцевала бешеную польку.
И река словно ускорила бег воды.
Все чувства обострились, страх, как холодный пот, струился вдоль позвоночника.
Я всё же не смогла защитить всех своих людей. Я спасла их от потопа, укрыла от древних богов с их драконами в своём времени, нашла работу и выправила документы, но пришла это дрянь, которая преследует меня в виде цыганки, и всё снова испортила.
Мы умрём.
— Ты боишься? — спросила с любопытством цыганка. Я промолчала. Не хотела показывать страх. Она не убьёт нас — ведь я нужна ей. Или не я, а мой, наш с Ратмиром ребёнок? Зачем?
Я остановилась у самого круга менгиров. Краем глаза увидела, как остальные — люди и животные — вошли в лабиринт, безжалостно сминая вереск.
Оля бы расстроилась…
А цыганка сказала низким голосом, как тогда в Скорой:
— Избранные дети мои! Наследники и наследницы! Увидимся в следующей жизни.
Рука Ратмира крепче сжала моё плечо, словно он хотел приободрить меня. Но я не могла пошевелить даже пальцем. Я молилась. Мокоши ли, Мудрому Кайа, богу, который умер за всех людей на кресте — я молилась, чтобы с нами ничего не случилось.
Вересковый запах усилился, стал таким густым, что я задохнулась. В глазах потемнело, в голове застучали молоточки по наковальне — гулкие, тревожные, злые. Чернота захватила в объятья, и я успела подумать только одно.
Всё было зря.
А потом меня не стало.