Верх совершенства
Шрифт:
– Если бы у тебя хватило терпения выслушать меня до конца! У Керни в карманах не гуще, чем у меня, но у него недавно появилась кое-какая собственность. Именно это обстоятельство и натолкнуло его на эту идею! От своего дяди он унаследовал местечко в Ирландии – где-то в Голоуэе, по-моему. Напоминает мне твои владения – хозяйство пришло в упадок, дом полуразвалившийся. В общем, для него это, скорее, непосильная обуза, чем подарок судьбы, потому что в его теперешнем положении Керни вряд ли справится с восстановлением и хозяйства, и дома.
– Мне тоже так кажется.
– Вот тут-то мы и подходим к самому главному! Мы собираемся использовать это имение! Керни
– Если ты думаешь, что я буду помогать тебе вставать на ноги в качестве лошадиного барышника…
– Ничего подобного! – возмутился Лоуренс. – Это же не будут какие-нибудь недоброкачественные лошади!
– А какие же они будут, если их выбирать будешь ты? Видно было, что Лоуренс готов взорваться, но он снова переборол себя.
– Вообще-то этой стороной дела будет заниматься Керни – он знает толк и будет подбирать лучшие экземпляры – он, я думаю, не хуже твоего разбирается в лошадях. Что касается меня, моим делом будет продавать их здесь.
– Лоури, ты что, всерьез хочешь стать торговцем?
– Нет, конечно нет! То есть я хочу сказать, что я не собираюсь иметь сеть торговых предприятий или что-то в этом роде! У меня есть идея получше – я собираюсь продавать их прямо в местах охоты.
– Что? – слабым голосом спросил сэр Уолдо.
– Ну… ты понимаешь, что я имею ввиду. Ты выводишь прекрасного чистокровного гунтера вместе с каким-нибудь из охотничьих клубов, например, «Куорном» [3] и что происходит потом?
3
«Куорн» – охотничье общество в графстве Лестершир (прим. пер.)
– Ты гонишь лис до самого Уиссендайна.
– Пошел ты к черту! Я не это хотел сказать! Кто-нибудь примечает твою лошадь – спрашивает, не хочешь ли ты ее продать, и не успеешь обернуться, как…
– Вряд ли, особенно, если увидят, как ты на ней едешь верхом, – вставил сэр Уолдо.
Лоуренс вспыхнул.
– Благодарю за комплимент! Среди всех несправедливостей, которых я от тебя наслушался… конечно, я увалень, «объезжающий»… [4]
– Нет-нет, я не хотел тебя обидеть! – смягчился сэр Уолдо. – Ты достаточно смел и решителен, но небрежно обращаешься с изгородями и не берешь от лошади все, на что она способна. Еще… впрочем, не важно. Извини, но этот проект мне не подходит.
4
Объезжающий – охотник, предпочитающий объезжать, а не преодолевать препятствия во время верховой езды на лис с гончими (прим. пер).
– Уолдо, я не прошу тебя подарить мне деньги! – с отчаянием в голосе воскликнул Лоуренс. – Всего лишь одолжить, и не больше пяти тысяч! Клянусь, я их возвращу!
– Сомневаюсь! Сомневаюсь не в том, что ты хочешь их вернуть. Но пока из всех твоих добрых намерений результат один: я опять должен вытягивать тебя из пучины долгов! Я не буду этого делать.
Наступила тишина.
– Да, в прошлый раз, месяц назад, когда ты оплатил мой долг, ты сказал, что это в последний раз, но я и подумать не мог, что ты откажешь мне в помощи как раз тогда, когда я пытаюсь заняться делом, то есть тем, к чему ты всегда меня призывал!
Сэр Уолдо не мог сдержать улыбки.
– Мой дорогой Лоури, вряд ли меня можно обвинить в том, что я призывал тебя спекулировать лошадьми!
– Ты же сам хочешь, чтобы я нашел себе какое-нибудь занятие. И вот теперь, когда я, наконец, решил больше не болтаться без дела и не висеть на твоей шее, ты чинишь мне препятствия!
– Найди себе достойное занятие и попробуй обратиться ко мне снова. Ты считаешь меня ужасным скрягой, но подумай: на самом деле ты просишь меня помочь тебе сломать себе шею.
Лоуренс повернулся к нему, выдавив из себя кривую улыбку.
– Вовсе нет. Я знаю, ты всегда был великодушен. Только… ну хорошо, больше говорить не о чем. Мне лучше завтра же вернуться в Лондон. Я знаю, ты ведь не захочешь, чтобы я здесь остался.
– Что за вздор! Ты что, хочешь задержаться?
– Ну, я, в общем, думал об этом; сейчас все разъезжаются из города, и ты знаешь, что в июле в Брайтоне жить довольно накладно. Ты сам говорил, что мне пора перестать швырять…
– Это значит, что мне надлежит оставить тебя у себя в доме. Брось свои штучки, неисправный мошенник! У меня нет ни малейших возражений против того, чтобы ты остался, только, боюсь, тебе не очень здесь понравится. Строители работают вовсю.
– О, это меня ни капельки не волнует! – заверил его Лоуренс. – Похоже, ты решил разобрать этот дом по кирпичикам – все ради беспризорных детишек!
– Совершенно верно, – весело ответил сэр Уолдо. – Я должен пойти предупредить Уэдмора, что мы не будем ждать Джулиана к ужину – он в Лидсе и, по всей видимости, задержится. Кстати, одно из неудобств дома – единственная исправная линия звонков идет из спальни нашего покойного кузена! Есть и другие недостатки – твой слуга расскажет тебе. Я надеюсь, он не даст деру. А я живу в постоянном страхе, что однажды утром проснусь и обнаружу, что Манслоу меня покинул.
Лоуренс посмотрел на него в некотором замешательстве.
– О, Блит не подложит мне такую свинью! Что касается Манслоу, хотел бы я поглядеть, как он тебя бросит! Когда вы тут ужинаете? Мне переодеться?
– Как тебе будет угодно. Мы ужинаем в шесть – по-старомодному.
– О да! Как в деревне! – нисколько не смутившись, сказал Лоуренс. – Я очень рад, потому что, по правде говоря, я немного устал.
Он продолжал соблюдать все правила приличия и был любезным до девяти часов, когда, после безуспешных попыток подавить зевоту, отправился спать. Ему не удалось провести сэра Уолдо. Тот ни на минуту не поверил, что Лоуренс навещал своих друзей в Йорке, а тем более, что он мечтал остаться в Брум Холле и отказался от своего нелепого проекта. С печальной улыбкой сэр Уолдо вспомнил несколько случаев, когда он позволил Лоуренсу одержать над собой верх при помощи подобной тактики. Лоуренс, вне всяких сомнений, тоже помнил это; скорее всего, он был готов к отказу; разумеется, он не считал его окончательным – вот почему он был таким покладистым. Когда Лоури понимал, что ему не удастся обвести своего кузена вокруг пальца, очень быстро ярость, обида и жалость к самому себе брали верх над здравым смыслом, он жаловался на судьбу, произносил обличительные речи и, в конце концов, сам начинал верить в свои воображаемые напасти.