Верховный король
Шрифт:
Некоторое время он колебался, скорбно глядя на потускневшие и не раз уже подвязанные и перевязанные струны своего инструмента, на царапины и сколы, на выщербленную раму.
— А... да ладно. Ты порадовал меня этими совершенными изделиями великих мастеров, этими новехонькими и древними арфами,— он смущенно погладил свою потрепанную арфу,— но эта старушка вполне мне подходит. Иногда, клянусь Великим Белином, мне кажется, что она играет сама. У нее прекрасный звук... когда струны целы. Она отлично пригнана к моему плечу. Не то чтобы я принижал достоинства других арф, но когда я говорю все это, я имею в виду, что мы привыкли друг к другу с моей старушкой. Да,
— Пусть будет так,— ответил Талисин.— А вы, все остальные,—добавил Главный Бард, обращаясь к своим гостям,— вы обозрели многие красоты Каер Датил. Но не видели еще его настоящей гордости и бесценного сокровища. Это здесь,— сказал он, обводя комнату широким жестом,—Они хранятся здесь, в Зале Знаний. Здесь сокрыты творения ума и сердца лучших людей Прайдена. Хотя Аровн, король Смерти, украл у людей секреты их ремесла, он не смог присвоить песни и легенды, баллады и гимны наших бардов. Здесь они собраны и хранятся. И твоих песен, мой добрый друг,— обратился он к Ффлевддуру,— здесь немало.
Ффлевддур смущенно потупился, успев, однако, при этом бросить гордый взгляд на своих спутников.
— Память живет дольше тех, кто несет ее,— сказал Талисин.—Люди наполняются памятью и мудростью всех живших прежде. Под этой комнатой хранятся еще большие богатства.—Он улыбнулся.—Как и сама поэзия, большая часть сокровищ сокрыта в самой глубине. Там Зал Бардов. Увы, Ффлевддур Пламенный,— с сожалением вымолвил он,— никто, кроме подлинных, настоящих певцов, не может проникнуть туда. Хотя когда-нибудь, возможно, и ты присоединишься к их сонму.
— О мудреная мудрость! — восторженно вскричал Гурджи.— В бедной, слабой голове скромного Гурджи от всего этого страшное верченье и крученье! У Гурджи нет мудрости! И никакая чавка и хрумтявка не прибавит ее!
Талисин положил руку на косматое плечо Гурджи.
— Неужели ты думаешь, что у тебя совсем нет мудрости? — ласково проговорил он — Это не так. Мудрость бывает разная, как различны ткани, сотканные на одном и том же ткацком станке. У тебя есть мудрость доброго и преданного сердца. Она редко встречается и стоит порой больше самой большой мудрости. И совсем по-другому мудр Колл, сын Коллфревра,— продолжал Главный Бард.—Его мудрость сродни мудрости природы. Это дар пробуждения бесплодной земли и превращения ее в цветущий сад.
— Это мудрость моего сада, дарящего нам свои плоды,— запротестовал Колл, но лысая его голова сделалась розовой от удовольствия и смущения.—Я оставил его, и, опасаюсь, долго теперь нам придется ждать его плодов.
— Я должна была набраться мудрости на острове Мона,— вставила Эйлонви.— Наверное, именно для этого Даллбен отослал меня туда. Но все, чему я научилась,— это рукоделие, стряпня и реверансы.
— Учение — это еще не мудрость,— перебил ее Талисин с добрым смехом.— В твоих жилах, принцесса, течет кровь волшебниц из рода Ллира. Твоя мудрость, может быть, самая таинственная из всех, потому что ты знаешь без знаний, познаешь такие глубины, которые нельзя измерить умом, проникаешь в суть, порой и не пытаясь осознать это. Так сердце бьется, поддерживая жизнь, но часто не постигая ее тайн.
— Увы, не могу я похвастать своей мудростью,— сказал Тарен.—Я был рядом с твоим сыном, когда он встретил свою смерть. Он дал мне брошь огромной силы, и, пока я носил ее, мне было открыто многое, я понимал больше, чем видел. То, что прежде было скрыто от меня, стало ясным. Брошь больше не принадлежит мне, если вообще она когда-нибудь принадлежала мне по-настоящему.
Тень печали набежала на лицо Талисина.
— Есть такие люди,— мягко сказал он,— которые должны сначала узнать потери, отчаяние и скорбь. Из всех дорог к мудрости эта самая жестокая и длинная. Твоя ли это дорога? Тот ли ты, кто должен идти по ней и сможет осилить ее? Этого даже я не знаю. Те, кто доходит до конца, не только обретают мудрость, но и могут наделять ею других. Как грубая шерсть становится полотном, как сырая глина вновь рождается сосудом, так и подобные люди изменяют и придают форму мудрости, отдавая ее. И чем больше они отдают, тем сильнее бьет источник их мудрости.
Тарен подался вперед, впитывая слова Талисина и уже собираясь что-то сказать, как от Средней Башни донесся звук сигнального рога и послышались возгласы стражников в Орудийной Башне. Караульные кричали о том, что видят боевое войско короля Прайдери. Тали-син повел спутников наверх по широкому пролету лестницы к высоким окнам Зала Знаний, откуда они могли наблюдать за тем, что происходит за стенами крепости. Уходящее солнце светило прямо в глаза, и Тарен поначалу увидел лишь колышущийся в лучах солнца густой лес копий, медленно плывущих по долине. Приглядевшись, он увидел несколько темных фигур, которые отделились от плотной массы всадников и понеслись галопом через покрытое снегом пространство к стенам крепости. Едущий впереди всадник сверкал богатой одеждой темно-красного, черного и золотого цветов, и солнечный свет мерцал на его золотом шлеме. Тарен больше не мог оставаться праздным наблюдателем, потому что стража выкликала его имя и имена остальных спутников, призывая всех собраться в Тронном зале.
Подхватив знамя Белой Свиньи, Гурджи поспешил за Тареном. Они все вместе быстро добрались до Тронного зала. Здесь стоял уже длинный стол, во главе которого сидели Матх и Гвидион. Талисин сел по левую руку от Гвидиона. Справа от Матха высился пустой трон, задрапированный полотнищами цветов Королевского Дома короля Прайдери. По обеим сторонам стола сидели лорды Дома Доны, князья, князьки и военачальники.
По стенам зала замерли ряды знаменосцев. Гурджи заробел и стоял в дверях, оглядываясь по сторонам. Гвидион жестом поставил его в шеренгу знаменосцев. Но среди строгих, стройных воинов бедняга чувствовал себя жалким и некрасивым. Тарен кинул на него ободряющий взгляд. Колл так широко и доверительно ухмыльнулся и подмигнул ему, что Гурджи поднял свою лохматую голову, распрямился, и его самодельное знамя гордо возвысилось над остальными стягами и знаменами в Тронном зале.
Тарен, уже уверенный в себе настолько, чтобы не чувствовать неловкости и смущения, спокойно занял указанное ему Гвидионом место среди военачальников. Эйлонви, все еще одетая в костюм воина, не преминула хмыкнуть.
— Видишь,— шепнула она Тарену,— Хен Вен на знамени выглядит прекрасно. А ты был недоволен, что у нее голубые глаза, а не карие. Голубые глаза у свиньи, скажу тебе, вовсе не так странны, как цвета, которыми вышиты некоторые из этих знамен...
Эйлонви не договорила, потому что двери резко распахнулись и король Прайдери стремительно вошел в зал. Все взгляды обратились к нему. Король широко шагал к столу Совета. Он был так же высок, как и Гвидион. Богатая одежда мерцала в свете факелов. Шлема на нем сейчас не было, и Тарен залюбовался пышными длинными волосами, золотом окаймляющими высокий лоб. Обнаженный меч блистал на боку гордого короля.