Верховный правитель
Шрифт:
– Это делается, дамочка, очень просто. Берем сахар, жуем его, а потом сладкими слюнями покрываем ботинки. Как лаком. – Сыроедов лихо притопнул ногами, изображая плясовое коленце. – Видите, какая прелесть башмаки!
Софья Федоровна рассмеялась от души. Софья Юрьевна поморщилась.
– Что же касается фокусника, то надо подумать, – сказала Софья Федоровна Сыроедову. – Намечены еще два концерта, но программы их уже определены – места фокуснику там нет. Будут давать «Шехерезаду» Римского-Корсакова. Еще – Чайковского и Грига.
– А-а-а, – разочарованно протянул Сыроедов.
– А
– Позвольте вас поблагодарить за это, – сказал Сыроедов и вежливо наклонил голову. – Прощевайте, дамочки!
В фойе Морского офицерского собрания, где был дан концерт, уже затевались танцы, а танцы Сыроедову были неинтересны.
Хоть и находился Сыроедов уже несколько месяцев рядом с Колчаком – бывшим порт-артурским лейтенантом, за которым он ухаживал во время болезни, – а они так пока и не встретились. И неясно была, встретятся когда-нибудь или нет? Не так-то просто рядовому матросскому унтеру повидаться с адмиралом.
Колчак продолжал воевать. После гибели миноносца «Беспокойный», напоровшегося на собственную мину у берегов Румынии, адмирал решил изменить минную тактику: Вилли Сушон ведь был «хреном еще тем» – это матросское выражение Колчаку очень нравилось – он уже приспособился к Колчаку, поэтому нужно было развернуться на сто восемьдесят градусов и перестать минировать выходы из собственных портов и загораживать, их металлическими сетями, в которых не то что подлодка или эсминец – линкор мог запутаться... Это означало, что оборонительная война на Черном море закончилась – подошло время войны наступательной.
Командующий флотом пришел к выводу, что лучше запирать противника в его портах, как он это не раз проделывал на Балтике, и минировать выход из Босфора и Варны. Штаб флота, который недавно официально возглавил Смирнов – по этому поводу каперанг Смирнов получил на погоны по адмиральскому орлу, – засел за бумаги: изменение тактики надо было еще утвердить в Главном морском штабе. И даже больше – в Ставке.
Когда бумаг набралось много, Смирнов перелистал их и взялся за перо – требовалась рука штабного мастера, чтобы обобщить их. Вскоре появился новый документ. Предлагаю читателю это любопытное свидетельство той эпохи. Документ предписывал:
«1) ставить мины в таком большом количестве, чтобы неприятель не успевал их вытраливать. Для этого приспособить мелкосидящие суда, чтобы ставить мины на тех же местах, где они уже были поставлены раньше;
2) весь флот разделить на две или три группы, чтобы одна группа судов постоянно держалась в море и наблюдала за Босфором;
3) мины ставить возможно ближе к неприятельским берегам и ни в коем случае не дальше пяти миль от берега, чтобы не лишать себя возможности бомбардировать босфорские укрепления с моря;
4) опыт дарданелльской операции англичан [145]показал на невозможность прорыва флота через узкие проливы без содействия армии. Поэтому план овладения в будущем Босфором намечается следующий: высадить армию на побережье Черного моря и завладеть укреплениями прорыва с сухого пути, а затем уже вводить флот в пролив, после занятия
5) никакой успех на войне не может быть достигнут без риска потерь».
– Добро, – сказал Колчак, изучив бумагу и подписав ее. Простая бумага незамедлительно обрела силу закона.
Следом Колчак занялся созданием сухопутных частей, подчиненных флоту, без которых было просто не обойтись: и узкий Босфор, простреливаемый насквозь, требовал того, и характер войны здорово изменился.
Вскоре в распоряжение командующего флотом была передана пехотная дивизия ударного типа.
Моряки радовались:
– Вот теперь мы немакам хвосты накрутим. Покажем им, где раки зимуют.
Но радоваться было рано: Россию широким полотном накрыла революция. Успехи флота на Черном море в масштабах всей войны были единичными – в других местах, особенно в Румынии, а также на Балтике все трещало, рвалось, гнило расползалось по швам, царь, взявшись командовать войсками, проигрывал одну операцию за другой.
Неудачи на фронте раскалили Россию донельзя.
В городах выстраивались километровые очереди за хлебом. Останавливались заводы. На каждом углу выступали разные горлопаны, били себя волосатыми кулаками в грудь; что они говорили, понять было невозможно – одного горлопана с трибуны немедленно сбрасывал другой и начинал также толочь воду в ступе. Вполне возможно, говорили они что-то толковое – поди унюхай, речей ораторов не было слышно, – но тем не менее толпа от этих речей приходила в исступление и норовила по полкам, по банкам с вареньем и кускам колбасы разнести ближайшие магазины – толпа, кроме речей, требовала еще и еды. И выпивки тоже.
Все были недовольны царем.
Второго марта 1917 года бледный, с опухшим лицом царь подписал отречение от престола.
Но и это не помогло: революционные выступления в стране не прекратились.
Блестяще разработанный Колчаком план овладения Босфором – при участии британского флота – пошел насмарку.
И вообще всем стало казаться, что скоро, очень скоро наступит конец света.
Тревожные вести приходили с Балтики. Они были не только тревожные, но и непонятные.
В Крыму было тепло, по горам гуляли вольные ветры. Севастополь был наряден от несмети цветов. Цветы росли везде – даже на Графской пристани, на неухоженных клумбах, на пустырях, продирались сквозь окаменевшую землю.
Цветов было много, и матросы, оглядываясь по сторонам, чтобы не видело начальство, обрывали их для своей надобности – дарили знакомым кухаркам, засовывали под ленточки бескозырок, чистили обрезью корешков зубы, просто жевали лепестки, чтобы изо рта лучше пахло.
– Питер-то наш пал, на-аш от пяток до макушки и наоборот, – рассуждали они хвастливыми голосами и сплевывали кожуру от розовых черешков на землю, – братишки-матросы стали в нем теперь хозяевами... Солдаты с крестьянами – тоже хозяева, и рабочие тоже – они больше всего сделали для торжества революции... Царских сатрапов погнали взашей, почистили дворцовые паркеты, чтобы Николашкой и его прихвостнями с аксельбантами там даже и не пахло.