Верховный жрец
Шрифт:
— Говори! — выкрикнул я, направляясь к катеру.
Рядом бежал Корн, который должен был отправиться со мной. На рослом молодом воине был бронежилет, каска, но в дальнейшем он выглядел сюрреалистично. Лук, стрелы, колчан из бересты, железный топор, один из тех, что только несколько дней назад изготовили. Вот обувь я ему не дал, жаба внутри меня не позволила. Хотелось, чтобы я до конца с своих дней имел нормальную обувку, привыкать к местным мокасинам не было желания.
Стасик успел. Бежал, задыхался, с выпученными глазами, споткнулся при спуске с холма и скатился вниз, но успел. Этот поц выглядел более органично,
— Быстрее! — прикрикивал я на своих спутников.
— Стойте! — кричал Карик, который должен быть четвертым пассажиром.
— Твою мать, Карик, время утекает! До высадки не успеем, плохо будет! — кричал я, уже перекрикивая звук работающего мотора.
Карику доспеха не досталось. Оставался еще один броник, который достался Норею. Лекса нужно беречь, это правильно, нам нужна четкая власть, чтобы становиться сильными. А сила, она же, прежде всего внутри любого общества. Если есть проблемы в социуме, то любые внешние факторы могут стать убийственными. Пусть Норей заматереет и объединяет своей личностью людей. И не важно, что вместо него правит Никей.
Норей прибыл два дня назад, вместе с Рыкеем. И я не сказать, что был рад подобному присутствию. Выглядело так, что лекса решили пропиарить и показать славным воином на передовой. Пиарщики, блин.
Слышал я, и не раз, как всякого рода «важные и нужные» люди, спешили оказаться на передовой, от чего страдали все от рядового до офицера. Потому как задачи срочно менялись и выставлялся приоритет на охрану этих товарищей. Такое было в Афгане, друг отца рассказывал, да и во всех последующих локальных, и не очень, конфликтах.
Вот и бронежилет пришлось отдать лексу, чтобы его не прибили при первой атаке. А я хотел видеть рядом с собой людей в броне, чтобы стать тем фактором, который смог бы переломить ход сражения хотя бы на отдельном участке.
Я определил свой отряд, в котором теперь двенадцать арбалетчиков, четыре звезды копейщиков, а еще звезда Корна, составленная из лучших индивидуальных бойцов, которых я и вооружил железными топорами. Именно тем, что воины получают металлическое оружие и получилось их привлечь, а то уж больно сильно выпендривались.
Мы мчались, рассекая речную гладь. Никто не знал планов противника, но все надеялись, прежде всего я, что хотя бы часть огневиков попрется на прорыв рекой. Такая комбинированная атака напрашивалась. Наш условно «Генеральный штаб» сошелся в мыслях, что Динокл попробует подойти сразу и с реки и с земли, но атака должна быть согласована по времени, иначе смысла в ней нет. Люди тут не глупые, воевать, как оказывается, умеют. Вот только они были ограничены скудностью орудий убийства себе подобных. А я эти орудия привнес в мир. Правильно ли сделал? Не время об этом рефлексировать.
Выскочив из своего русла Днепра, уже по более широкой реке, мы устремились к
Страха не было, азарта тоже. Все, как говорили отцы-командиры. Нужно просто работать. И я стремился отработать по, как можно большему числу людей, чтобы было меньше тех, кто окажется под стенами нашего… города. Я хочу город! Не городище, а развитый город! А еще теперь я не за себя решаю, моего ребенка носит женщина, к которой я испытываю больше, чем влечение. Так что я ехал убивать одних людей, чтобы жили другие. В истории человечества всегда будет такая жестокая справедливость?
— Блят! — выругался я.
Шла высадка десанта, и только лишь два десятка долбленок были на середине реки и гребли в сторону нашего селения, отчаянно борясь с течением. Атака на наше селение планировалась, скорее всего на завтра. Нельзя же идти в бой тем воинам, которые будут грести более пяти километров в месте, где Большая Река имеет сильное течение?
— Приготовится всем! Проплываю мимо лодок, потом разворачиваюсь и опять проплываю. Делаю волну, а вы изготовьтесь стрелять. После начинаю… — слово «таран» в местном наречии не было, и я замялся. — Толкать лодки.
Расстройство из-за того, что уже большинство воинов были на берегу, и лишь три-четыре десятка удастся как-то покалечить, или даже убить, родили необычайную злость, умерить которую было очень сложно.
Я с ревом серены промчался между группой долбленок и теми, кто так же был на лодках и плотах, но уже приставшими к пологому берегу реки. Тут бы засаду организовать, можно было много вражины покосить и даже успеть уйти. Ну не об упущенных возможностях размышлять, когда вот прямо сейчас планируешь убивать людей.
Волну я поднял знатную, однодеревки раскачивались сильно и говорить о том, что с них можно хоть каким способом сопротивляться не приходилось, даже, если стрела или пущенное копье могли как-то повлиять на работу катера. Второй заход моего плавающего монстра пущенной волной перевернул четыре лодки. Краем взгляда я заметил, что часть упавших в воду людей барахтаются и пытаются выплыть. Каменные топоры им придется либо вытянуть из-за поясов и отпустить в речную пучину. Если это не сделать, то можно сильно уменьшить свои шансы на то, чтобы выплыть. Это же касается и другого оружия. А безоружный воин — это лишь мишень.
— Приготовиться! — прокричал я, когда выравнивал катер в метрах сорока от берега с наибольшим скоплением людей.
— Стреляй! — крикнул я, Карик приоткрыл большой деревянный щит, прикрывавший с тыла — единственного направления, откуда по нам могло что-то прилететь.
— Тыщь, ты-тыщь, — я стрелял короткими очередями по два-три патрона.
Первая кровь пролита. Я целился в животы, чтобы иметь больше шансов попасть и уже пять брюшных полостей получили в кровоточащие раны. В этом времени с такими ранениями не живут, а умирают крайне болезненно. И тут был холодный расчёт. Другие воины будут видеть смертельные муки своих товарищей и будь они трижды смельчаками, подспудно станут опасаться того страшного оружия, которое способно причинить столько боли. Так могут и теряться только от звуков выстрелов.