Вернадский
Шрифт:
– Тебе повезло, Володя, – под впечатлением происшедшего разговора заметил Краснов. – Ты идешь своей дорогой и так широко мыслишь! А я оторвался от братства и стал ни то ни се, хотел быть ботаником, а меня сделали географом, потому что министерству взбрело организовать кафедры, для которых нет профессоров! Тьфу, чепуха какая!
Он лежал, подложив руки под голову и глядя в небо. Владимир Иванович слушал не возражая.
В самом деле, широко развернувшаяся перед Андреем еще в студенческие годы возможность научной работы, связанная с далекими путешествиями, рано
Концом маршрута Циттель назначил Англию, где собирался IV геологический конгресс. Друзья заехали на несколько дней в Париж и переправились в Лондон, а оттуда в Бат, красивейший курорт Англии, где происходили заседания конгресса. На конгрессе присутствовало много русских ученых. Делегатом был и профессор Московского университета Алексей Петрович Павлов. Вместе с ним и с другими членами конгресса Вернадский проделал интересную прогулку по Уэльсу. Новизну впечатления усиливало участие в наблюдениях Марии Васильевны, жены Павлова, известного палеонтолога. Она раскрывала перед соотечественниками удивительные страницы истории позвоночных, по каким-то одной ей понятным и замечаемым отложениям и остаткам вымерших.
– Мне рассказывал о вас Василий Васильевич, – сказал Павлов, ближе познакомившись с Вернадским, – и о ваших планах изучать минералогию во времени и взаимодействии с остальной природой. Если бы вам удалось защитить магистерскую диссертацию в ближайшие год-два, я охотно поддержал бы вашу кандидатуру в Московском университете. У нас должна открыться кафедра…
В связи с петербургскими событиями последнего времени и ухудшающимся здоровьем Натальи Егоровны переезд в Москву был бы счастливым случаем.
Но не только диссертации, даже и темы для нее Владимир Иванович еще не видел.
Участие в конгрессе ознаменовалось избранием Вернадского членом-корреспондентом Британской ассоциации наук.
Большую часть времени Владимир Иванович провел в Лондоне с Ольденбургом, у которого он и жил.
Из близких Вернадскому друзей по братству и университету только Дмитрий Иванович Шаховской предпочел науке общественно-политическую и культурно-просветительную деятельность. Остальные – Гревс, Краснов, Ольденбург, Вернадский – остались при университете и готовились к профессуре по разным специальностям.
Сергей Федорович Ольденбург в это время работал в библиотеках Лондона и Кембриджа над буддийскими рукописями.
Целыми днями друзья не расставались. Колоссальный Британский музей, зоологический парк, библиотеки показали им Лондон со стороны, обычно доступной немногим. Пораженный странными для иностранцев нравами англичан, Вернадский с горечью вспоминал Мюнхен. Как-то в библиотеке Кембриджа его заинтересовали две редкие книги, и он спросил Ольденбурга, нельзя ли взять книги домой на день-два.
– Отчего же? – сказал он. – Попроси пойди, скажи, кто ты и когда вернешь.
Вернадский объяснился с библиотекарем, и тот через несколько минут положил перед ними книги.
– Ну, пойдем! – напомнил Ольденбург. – Чего ты ждешь?
– Позволь, – растерялся Владимир Иванович, – но как же? Надо записать их за мной или как это вообще делается?
– Не смеши людей, – понизив голос, объяснил Ольденбург и, взяв друга под руку, быстро повел его с книгами к выходу. – Тут ничего не записывают, и с основания библиотеки, наверное, не пропало ни одной книги…
В омнибусе Вернадский вспомнил Мюнхенскую библиотеку.
– Библиотека там устроена положительно невозможным для работы образом: теряется много времени, а книг все-таки не получишь! Она считается чуть не первой в Германии, но многих книг не находишь, а иностранных вовсе нет… Вообще удивительно, как немцы мало ценят время…
– А лекции? – поинтересовался его спутник.
– Они все очень элементарны. Грот, например, в курсе минералогии полтора месяца читал введение, состоявшее в повторении курса кристаллографии…
Вернадский рвался в Париж и возвратился в Мюнхен с чувством человека, попавшего из столицы в глухую провинцию.
Грот очень интересовался работой Мутмана и Вернадского над оптическими аномалиями с органическим веществом, но так как Мутман практически в ней не принимал участия, ему приходилось обращаться к Вернадскому.
Когда работа была закончена, Вернадский сдал ее Гроту. Под заглавием он поставил оба имени, а во вступительной части еще раз заявил о том, что работа сделана совместно с Мутманом.
Грот не хотел расставаться с учеником.
– Что вам делать в Париже, работайте у меня. Я дам вам большую работу.
Владимир Иванович при всей своей мягкости все же не остался. Обо всем этом Владимир Иванович сообщил Докучаеву.
В ответ Докучаев предложил представить работу как магистерскую диссертацию. О необходимости поспешить с подачей диссертации он напоминал своему ученику уже не раз.
– Я сам чувствую, что надо бы скорей написать диссертацию, но не думаю, чтобы я скоро ее написал, – отвечал Владимир Иванович. – Работу, которую я сделал у Грота, в диссертацию обратить совсем нельзя, тем более что публиковать ее я должен с Мутманом, хотя это довольно комично, так как он ничего не делал. Думаю, что и в Париже нельзя будет написать, так как придется учиться. Надо, вероятно, отложить до возвращения в Россию.
Первый год командировки закончился в феврале 1889 года переездом в Париж, где Вернадский не только учился. Напряженно работал он в лабораториях Ле Ша-телье и Фуке, где тесно было от учеников, прибывших со всех концов мира.
Луи Ле Шателье, инженер по профессии, химик по призванию и страстной преданности этой науке, исследовал строение силикатов и алюмосиликатов – минералов, наиболее распространенных в земной коре. В лаборатории у него применялись новейшие методы изучения минералов и, в частности, пирометры для измерения высоких температур. Один из таких приборов – фотометр – сконструировал сам Ле Шателье.