Вернадский
Шрифт:
Но как и с американской стороны Атлантического океана, так и с английской его призыв об институте не был услышан.
Но неожиданно возникла надежда на Францию.
Глава восемнадцатая
«ЭТОГО КРУГА ИДЕЙ НИКТО ЕЩЕ НЕ КАСАЛСЯ»
По возвращении из Ливерпуля его ждал сюрприз от Ольденбурга — продление командировки до мая 1924 года.
Оказывается, Лакруа, заручившись поддержкой влиятельных
Итак, на полгода жизнь определена, но не обеспечена. Те небольшие деньги, что он получил за чтение лекций, кончались. Правда, в начале 1924 года в издательстве «Алкан» вышла его «Геохимия», которая принесла кое-какие средства. Но главное, конечно, что она дала ему некоторую известность в ученой среде.
Итак, реальность несколько иная по сравнению с видёнием. Но все же оно сбывается. Как и мечталось, вышла книга. Вернадский посвятил ее Фердинанду Фуке, своему французскому учителю.
В этом труде он обобщает экспериментальный и описательный материалы по истории атомов земной коры, определяет эмпирический, природный состав различных геосфер. Здесь же впервые предложено простое и ясное понятие: «Я буду называть живым веществом совокупность живых организмов, выраженную в весе, в химическом составе, в мерах энергии и в характере пространства»1. К удивительным и совершенно непредсказуемым последствиям приведет последняя простая задача — выразить характер пространства, занятого живым веществом. Но все они — еще впереди.
«Геохимия» замечена. Она подтверждает авторитет его как одного из «отцов» новой науки наравне с Кларком в Америке, Гольдшмидтом, который как раз в те годы выдвинулся в Германии. Она замечена в кругу философов и ученых, примыкавших к Бергсону, и как нельзя лучше отвечала его философии. Об этих откликах он узнал значительно позднее, в другие приезды.
Собственно говоря, понятие о живом веществе давало природно-осязаемое измерение философско-образному понятию Бергсона о жизненном порыве, переводило его с языка категорий на язык фактов.
Усилие, напряжение природы — 'elan vital — центральное событие, формирующее живой мир. Так считает Анри Бергсон. В то же время живые естественные организмы — не биологически, а химически — оказываются организующими агентами земной поверхности. «Живое вещество более или менее непрерывно распределено на земной поверхности, оно образует на ней тонкий, но сплошной покров, в котором концентрирована свободная химическая энергия, выработанная им из энергии Солнца. Этот слой есть земная оболочка, которую знаменитый австрийский геолог Э. Зюсс почти 60 лет назад назвал биосферой и которая представляет одну из самых характерных черт организованности нашей планеты.
Только в ней сосредоточена та особая форма нахождения химических элементов, которую мы назвали живым веществом»2. Оно увлекает своей жизнедеятельностью
В «Геохимии» живое вещество сравнивается с горными породами, минералами, кристаллами, как особая форма нахождения атомов. Отсюда следует важнейший вопрос: случайно ли оно? Любой минерал может образоваться, а может и не образоваться, все зависит от множества химических, термодинамических, геологических причин и их сочетания. Живое вещество в целом неслучайно. Оно не может не быть.
Вернадский все глубже уясняет себе свое сокровенное знание, общую мысль 1916 года — вечность жизни. Книга дает многое ему самому. Посылая ее в Киев Личкову, писал: «Я считаю, что мои представления о живом веществе вносят новое и важное в понимание природы, и связное их изложение составляет не науку, конечно, но “учение” в общей схеме знания, которое не было до сих пор в цельном виде высказано. Так или иначе, учение о живом веществе является особой формой понимания и явлений жизни, и окружающей нас природы. Следствия из него огромны»3.
Учение о живом веществе с новой стороны представляют нам материю, энергию и самое пространство-время. А ведь только такие последствия и надо считать важными. Иначе оно было бы просто частным случаем бытия атомов. Вроде особой формы кристаллов. Или ползающая, летающая, бегающая, плавающая горная порода. И все.
Чем ближе момент возвращения, значит, май 1924 года, тем больше скапливается работы. Возникают два новых обстоятельства. Одно связано с безуспешными попытками создать институт или лабораторию живого вещества. Неожиданно выяснилось, что есть возможность получить не оговоренную никакими условиями дотацию Фонда научных исследований, который захотел учредить миллионер Леонард Розенталь. Выходец из России, Розенталь разбогател на торговле жемчугом. Его даже называли тогда королем жемчуга. Распоряжается грантами комитет из ученых, в котором есть знакомые люди, в том числе старый друг и ровесник Валерий Агафонов.
Вернадский начинает сложные переговоры и пишет обоснование для института.
Второе обстоятельство, препятствующее возвращению домой, — исследование загадочного минерала юорита из Центральной Африки. Мария Кюри предложила ему выяснить состав минерала, названного так в честь ученых-супругов. Она предоставила ему лабораторию в институте. В помощницы выделила химика Шамье.
Минерал оказался очень интересным, сильно радиоактивным. Одно время им с Шамье даже казалось, что они напали на след какого-то нового элемента и послали во Французскую академию запечатанный конверт с сообщением. Догадка, правда, не подтвердилась, хотя состав юорита был выяснен. Работа оказалась очень запутанной и тянулась до осени 1924 года.
Вернадский знает силу эксперимента, но все же он типичный теоретик. Кроме того, как историк науки, старается не доверять внутреннему взору. Любые предположения нужно подтверждать или опровергать опытным путем. И все же воображение его сильнее, чем экспериментальные навыки. Он не сумел довести работу до логического конца по другой причине: нужны были дополнительные порции минерала, а фирма их не дала.
В Институте Кюри на стене лаборатории, где он работал с Шамье, висит ныне его портрет.