Верная жена
Шрифт:
На следующий день Виолетта повесилась на той же балке, на которой покончил с собой ее муж, на чердаке жалкого дома. Ее ребенок спал на одеяле на полу. Перед тем как привязать веревку, она покормила его грудью. Ее платье было расстегнуто, и голая грудь торчала наружу. Крики ребенка встревожили соседей. В местной газете написали, что Виолетта не сумела оправиться от потери мужа. Ральф и Кэтрин похоронили женщину, которую едва знали. Антонио остался дома — играл на фортепьяно.
Глава 23
С
— Я ужасно поступил с тобой, — сокрушался Ральф.
— Наверное, ты сердился.
— Да. Я злился на твою мать. Любил ее всем сердцем. Верь мне. Когда мы с ней расстались, свет для меня померк.
— А я был брошен на произвол судьбы.
— Твоя сестренка умерла. Мать уехала. Я перенес гнев и горе на тебя, маленького мальчика. Никогда не перестану корить себя.
— Мне кажется, ты совсем забыл об этом.
— Я искал тебя десять лет. Искал повсюду.
— Должно быть, много денег потратил.
— Разве это важно? После того, как ты убежал, я понял, какую ужасную вещь совершил. Никакие деньги этого не исправят. Ты страдал за чужие грехи.
Медленный танец отца и сына. Каждую их беседу сопровождала старая песня о сожалении и возмездии. По вечерам во время таких разговоров Антонио напивался. Кэтрин сидела наверху, в спальне.
— Ты женился.
— Я хотел, чтобы ты вернулся. Мне казалось, это поможет. И я был одинок. Одинок, нелюбим и печален. Ты не представляешь, каково это — жить без любви. Сердце засыхает. Утрачивается смысл. Я просто мечтал о том, что есть у других. Жаждал друга, сердечной привязанности. Боялся остаться наедине с собой.
— А ты счастлив с молодой миссис Труит? Что ты знаешь о ней?
— Ее судьба не была легкой. Я рад, что могу быть полезным. И она привезла тебя. Она моя жена. Да, я счастлив.
— Она намного моложе тебя.
— Она станет тебе другом, если ты позволишь.
— У меня есть друзья, но они в другом городе. Ты бил меня до крови. Запирал в комнате. Оставлял одного и не говорил, где мать. Твоя жестокость огромна и нескончаема.
— Мне очень жаль.
— Время подскажет, велико ли твое покаяние. Я в него не верю. Если сегодня ты умрешь, я не приду на твои похороны.
— Ты разбогатеешь.
— Тебя никто не будет оплакивать, разве что прекрасная миссис Труит. Я-то уж точно
Несмотря на трудности, это было началом хоть какого-то диалога между отцом и сыном. Каждое утро Ральф отправлялся на работу в надежде, что Антонио простит его и полюбит. Он был честным человеком и верил в это.
Для сына он, разумеется, был рыбой на крючке. Антонио с большим удовольствием припускал и снова натягивал, не вынимая крючка из отцовского рта.
Тони хотел бы, чтобы большая часть его детства так и не случилась. Чтобы мать была прекрасной и добродетельной и заботилась о нем. Чтобы она взяла его с собой, когда убежала из дома, оставив сестру-идиотку и страшного отца, который к тому же не был его отцом. А особенно, чтобы мать не умерла в нищете, а была с ним и не допустила бы печалей и несправедливости. Антонио с удовольствием исправил бы детство. Он уже не расстраивался из-за побоев. Они сделали его сильнее, чем его отец, чем его настоящий отец. Он горевал о потере.
Каждый вечер, когда Ральф уходил спать и наслаждался сексом с его бывшей любовницей, Антонио напивался. И он плакал. Плакал по своему детству с его простыми удовольствиями. Он бродил по старой детской, притрагивался к деревянной лошадке, к чучелам животных, к деревянным лодкам и к оловянным солдатикам и лил слезы по своему поражению в битве.
Сидя с бутылкой бренди на полу неизменившейся детской, он грустил не из-за побоев и одиночества. Он плакал по прошлому. Он был не в силах вернуть время. Да, Ральф сделал бы все для лучшего будущего и счастья сына. Но он не мог компенсировать дни и часы, которые были полны злобы, так жалки и болезненны. И никакие деньги не помогли бы, что бы ни говорил Труит.
В безграничном горе Антонио было почти сексуальное наслаждение, удовлетворение, освобождение, которого он не испытал даже в первом сексе. Он и сам не понимал, почему так себя ведет. Да это и неважно. Никто другой не был в его шкуре. Никто другой не мог посоветовать ему, как быть.
«Может, Ральф прав, — размышлял Антонио, — Возможно, я изменюсь».
Рыдания в детской были его первым боязливым и осторожным шагом к любви. Он не ведал, что такое любовь, но стал относиться к Ральфу иначе, слепая ярость сменилась другим чувством. Он был ребенком, и ему нужны были папа и мама.
Утром он просыпался на полу своей старой детской. Голова болела. Он был укрыт пледом, которым его укрывали в детстве. Он дрожал от горя, а иногда и от угрызений совести за свое поведение. Ему хотелось быть другим.
С тех пор как Труит перестал его мучить, с тех пор как Антонио набрался сил для побега из дома, он только и делал, что изводил себя. Если Ральф пытался убить его, то Антонио явно этому способствовал. Любовь Труита толкала Тони к саморазрушению. Смутные воспоминания о днях и ночах, женщинах, оргиях — одного этого мало.