Верни мне мои легионы!
Шрифт:
— А, да, Аристокл! — окликнул Вар грека, едва тот сделал пару шагов.
Раб тут же остановился.
— Да, господин?
— Заодно захвати вина. День выдался длинный. Нам всем не мешает освежиться.
— Конечно, господин.
На сей раз Аристокл сумел улизнуть.
«Конечно, господин». А что еще мог сказать раб? У германцев тоже имелись рабы, как и у любого другого народа. Правда, их рабы редко прислуживали своим господам. Они возделывали землю и отдавали хозяину положенную долю урожая. К порке, как и к прочим телесным наказаниям,
Если римляне добьются своего, они обратят в рабов всех германцев от Рейна до Эльбы. А может, и еще дальше, если решат, что их легионы справятся с такой задачей. Они уже завоевали больше земель и покорили больше народов, чем германцы могли себе вообразить. Но другие народы — ладно, а покорения своего Арминий решил не допустить ни в коем случае.
Аристокл вернулся с большим подносом, на котором стояли чаши, кувшин с вином и кувшин с водой. Грек поставил свою ношу на легкий складной столик: удобный и полезный предмет. Смешав вино с водой для римских командиров, он с сомнением взглянул на Арминия и, поколебавшись, спросил:
— Каким ты бы хотел пить вино, господин?
— Таким же, как и римские граждане, — ответил Арминий.
С непроницаемым видом грек вручил ему чашу разбавленного вина.
— А ведь он и тебя уел, Аристокл, — со смехом промолвил Вар.
Раб сделал вид, будто не расслышал. На месте Вара Арминий непременно дал бы наглецу по уху, но наместник спустил греку эту дерзость. Арминий еще в Паннонии заметил, что римляне порой позволяют рабам больше, чем своим свободным подчиненным. Никакой германец не потерпел бы такой наглости.
— А я думал, ты предпочитаешь неразбавленное вино, — обратился к Арминию Вала Нумоний.
— Если бы его пили все, я бы тоже выпил, — спокойно ответил германец. — Но если я напьюсь, а остальные останутся трезвыми, вы будете надо мной смеяться. Мне это не по душе.
Начальник конницы настолько удивился, что на мгновение не смог этого скрыть. Оправившись, он приветственно поднял чашу.
— Мне говорили, что ты умен, и теперь я вижу, что это правда.
— Спасибо на добром слове, — отозвался Арминий. — Твое здоровье.
Римлянин и германец, пусть и неохотно, выпили друг за друга.
Когда появился повар и объявил, что ужин сейчас будет подан, Арминий с удовлетворением отметил тучность и двойной подбородок этого почтенного человека. Вид повара внушал доверие: кому охота угощаться блюдами того, кто не любит собственную стряпню?
Вслед за важным поваром появился более худощавый субъект — то ли раб, то ли кухонный слуга — с внушительным подносом в руках.
Всем подали приправленную смесью винного уксуса и оливкового масла зелень с молотыми пряностями. Ни один германец не прикоснулся бы к такой приправе, но Арминий привык к подобным кулинарным ухищрениям в Паннонии, и, хотя они его не восхищали, он
Отварная репа в сырном соусе показалась ему уже менее странной: нечто подобное могли бы подать и на германском пиру, хотя римский сыр был острее того, к которому привык Арминий. Основным блюдом было жаркое из кабана. Но поданный к нему соус…
— Я знаю, что вы, римляне, любите чеснок, — сказал Арминий. — Но что это за другая пряность, которую вы к нему добавляете? Та, которая обжигает язык?
— Это перец, — ответил Вар. — Его доставляют в империю издалека, из Индии.
— Зачем? — спросил Арминий.
— Он нам нравится, — заявил Вар, и остальные римляне закивали.
Странно, но Арминию показалось — они соглашаются с Варом не только потому, что он их начальник.
— А что, тебе не нравится вкус, который перец придает блюдам? — спросил Вар.
— Может, я просто к нему не привык, — ответил Арминий. — Наверное, им хорошо маскировать вкус мяса, которое с душком. Но у вас-то мясо свежее и вкусное само по себе. На мой взгляд, оно не нуждается ни в чесноке, ни в этом… перце.
— Нам кажется, что пресная еда безвкусна, — пояснил Вала Нумоний, и многие снова закивали.
— Что вы едите — дело ваше, — пожал плечами Арминий. — Но если вы решите накормить этим меня, мне это может не понравиться. Римляне и германцы имеют разные вкусы.
Последовало долгое молчание, и Арминий совсем было решил, что сболтнул лишнее, хоть и пил разбавленное вино.
— Нужно ли напомнить тебе, что ты римский гражданин? — нарушил молчание наместник.
— Не нужно, командир. Я горжусь тем, что я римский гражданин. Это великая честь.
Арминий знал, что так считают все римляне. К тому же он не лгал. Ему и впрямь было чем гордиться: раз враги оказали ему такую честь, значит, он с успехом их обманул.
— Мои голова и сердце рады быть римскими, — продолжал Арминий. — Но язык и желудок напоминают, что я родился германцем. Даже не знаю, что с этим поделать.
Вар и некоторые командиры заулыбались, но далеко не все. Один римлянин, незнакомый Арминию, вдруг спросил:
— Это твой германский язык велел тебе призывать свой народ изгнать из Германии всех римлян?
Свинина в животе Арминия внезапно встала комом. Он находился во власти врагов. Они могли сделать с ним что угодно, ибо сила была на их стороне. Значит, оставалось уповать на хитрость. Сделать так, чтобы враги — во всяком случае, главный из них — поверили ему.
— Я никогда не говорил ничего подобного, — невозмутимо заявил Арминий. — У меня и в мыслях этого не было. Если кто-то рассказал вам такое, если кто-то уверял, будто я на такое способен, этот человек — лжец. Есть германцы, которые меня не любят. Сегест нанес мне оскорбление, и вы, наверное, знаете, чем я ответил. Он затаил на меня злобу и с помощью своих приятелей клевещет на меня везде, где только можно. Я не могу ему помешать; все, что мне остается, — лишь еще раз заявить, что все его выдумки лживы.