Вернись в завтра
Шрифт:
Василий Петрович все реже появлялся в деревне. У него время от времени вспыхивали внезапные романы с женщинами. Все они были непродолжительными и вялыми. Но никогда у него не возникало мысли создать новую семью, остановиться на одной женщине и спокойно дожить вместе с нею свою старость. Его все время что-то не устраивало. Раздражали болтливость и любопытство, лень и неряшливость, жадность и похвалушничество, грубость и самомненье. В каждой он находил что-то отталкивающее и тут же обрывал всякие отношения. Ни об одной не вспоминал, не пожалел, никакую не хотел вернуть даже при самых отчаянных приступах одиночества. Он понимал, что и его жизнь может оборваться в любой миг и о нем никто не вспомнит, не придет и не спросит:
— Как ты тут, Петрович? Может, давай вместе посумерничаем?
Порою ему так не хватало этих простых, обычных слов. Но он никому не жаловался, ничего о себе не говорил. О его личной жизни не знал никто. Он не впускал в нее никого и ни перед кем не раскрывал нараспашку душу. Может потому, что слишком часто и больно был бит за свою откровенность и простодушие еще в сибирской ссылке.
Он лишился родных, когда был в Сибири, не заводил друзей и семью, потому что никому не верил, не хотел новых бед и ошибок.
Петрович уже подумывал о новом романе с женщиной, с какою познакомился в магазине. Она рассматривала посуду, выставленную в витрине, а он хотел купить себе чайник со свистком. Человек проверил с десяток свистков, но все они были сиплые, тихие, будто простуженные, а мужику хотелось, чтобы свисток был звонким и заливистым, чтоб не злил своим хрипом, а веселил и радовал слух.
— Видно, вы веселый человек? — услышал голос женщины сбоку и оглянулся.
— Ужо какой имеюсь, нынче не переделаюсь. Поздно, да и ни к чему.
— А зачем? Веселые люди, как подарок жизни. Теперь скучных много. Даже улыбаться разучились. Молодые люди, а живут хмуро, будто стариками родились.
— Ну, вот я старик, а скуку не уважаю!
— Помилуйте! Какой вы старик! Настоящий мужчина в самом расцвете сил, — врала баба, кокетливо сжимая губы в бантик.
— Благодарствую на добром слове! — ответил Петрович, смущаясь, а женщина соловьем зашлась:
— Да я правду говорю, вовсе не льщу! Ведь вот вы и вещи подбираете к своему характеру, создаете в своем жилье атмосферу радости и веселья. Как это здорово! А я вот дочке ищу подарок ко дню рожденья. Хотела столовый набор купить, но они все такие тусклые, невыразительные, вряд ли дочке понравится такая серость.
— А и верно! Суповница, что ночной горшок! Спутать можно, — рассмеялся Петрович и предложил женщине купить веселый чайный сервиз.
Баба послушалась совета. Купила. И благодарила Петровича за подсказку. Они вышли из магазина, оживленно болтая. За короткое время общения они почти все узнали друг о друге.
— Как мы с вами похожи! — восторгалась новая знакомая — Лидия Михайловна.
— Я тоже не признаю скуку и люблю веселых, жизнерадостных людей. Хотя, конечно, хватало в моей жизни горя. Пять лет назад похоронила мужа, он был моим другом, прекрасным человеком, но что делать, жизнь идет, в могилу живьем не ляжешь, я стала жить для дочери, а она вышла замуж. Теперь живу для себя. Вы тоже одиноки? Какая прелесть! Сама судьба нас свела! Давайте дружить, коль все так сложилось, — подала ему визитную карточку.
— Я запишу вам свой телефон. Мои визитки закончились, а заказать новые не успел, — записал свой номер и отдал женщине.
— А можно вечером позвоню? — спросил Петрович, и Лидия Михайловна поспешно согласилась.
Продолженью этого знакомства помешала командировка, Петрович вместе с бригадой уехал из города, а когда вернулся, забыл о женщине. Вспомнил, случайно натолкнувшись на визитную карточку, но в доме уже жили Тонька с Колей. Приводить при них в дом чужую женщину не решился, счел неудобным, но визитку не выбросил, положил в нагрудный карман пиджака и, натыкаясь, все собирался позвонить, когда уснут домашние. Но глянув на часы, не решался набрать номер. Поздновато, первое знакомство не давало права на звонки в такое время. И все ж однажды не выдержал, позвонил.
Женщина далеко не сразу взяла трубку и ответила сонным голосом:
— Я разбудил вас?
— Кто это?
— Веселый человек! Чайный набор присоветовал вам для дочки купить. Помните?
— И что с того?
— Он ей пондравился?
— Слушайте, Василий Петрович, вы посмотрите на часы, разве прилично звонить в такое время? — положила трубку на рычаг.
— Снова все сорвалося! Вот непруха! А может, оно к лучшему? Ишь ты, старший экономист строительного управления, прочел в визитке и сказал, сплюнув досадливо:
— Как тебя не величай, едино ты баба! И нонче, не краше меня спишь в постели одна…
Глава 4. ГРОМ-БАБА
— Ты все еще дрыхнешь, старая жопа! А ну, выметайся с койки! Развалился, вонючка! А я хоть сдохни в своей избе! Слышь, вставай, козел плешатый, твою мать! — стояла перед постелью Петровича соседка Степановна. Мужик глазам не поверил. Впервые за все годы баба сама пришла к нему, да сразу со скандалом.
Человек протер глаза. Быть не может! С этой бабой он никогда не общался. Да и не пускала она мужиков в свой дом, не говорила и ни с одним не здоровалась. А тут сама возникла с бранью и грохотом:
— Ну, чего вылупился, моржовый геморрой? Иль не врубился? Давай вскакивай, некогда мне вас ждать! — отвернулась, давая возможность мужику одеться, и продолжала базарить:
— Не-е! Это ж надо вот так! Целая свора мужиков вкруг меня крутится, а все без проку! Хоть я задавись, никто и не перднет! Во, куркули облезлые, чтоб вам геморрой на пятки вылез! Себе дворцы понастроили, а у меня с крыши, что из худой задницы течет. И прямо на морду, серед ночи! Ты не представляешь, как напугалась! Думала, что кто-то изгаляется и ссыт в рыло! Ну, порешилась проучить и вырвать все враз с корнем! Подхватилась с койки, ан никого вокруг! Твою мать! Даже ухватиться не за что и некого. А тут слышу, Роза блажит, ей на самую башку с потолка текет.
Она, как я, тоже на озорников подумала. Шутейное дело в три ночи мокрыми сделались по самые уши! Роза моя аж взвыла.
— Какая Роза, крыша, да и при чем здесь я? — не понимал Василий Петрович, бурча зло:
— Как с хрена сорвалась. Она протекла, а я затыкай! Да шагу в твою избу нихто не ступал! Че надрываешься, полоумная? Ты брехни толком, чево хочешь? Кому заткнуть стребовалось, Розе или тебе?
— Мудило лохмоногое! Свинячья грыжа! Причем я иль Роза? Как мы сами себе в морды нальем? Очумел, что ли? Говорю, крыша прохудилась!