Верните мне боль

Туманова Зоя

Я кивнула. Не было дыханья, не было слов: ведь это действительно он. Женя!

Он был реальностью так же, как транспортная река, обтекающая нас, все эти каплевидные и похожие на веретена, дискообразные и острорылые, как дельфины, трамбусы, электро-скайтинги, аэроходы, реальностью, как эти сухие листья, взвихренные их движением и кружащие в воздухе, словно невиданный желтый снег...

И мысли мои кружились: ведь это он, Женя. Может, врачи, комиссия, оставили в последний момент?

А он уже рассказывал, светясь

и радуясь, про отлет, передвинутый на два часа: срочное поручение начальника отряда.

Я слушала и понимала одно: мы простились, а он здесь, рядом, близко, как еще никогда не был; я видела только его глаза и, глядя в них, лепетала несусветное - что мы встретились после прощанья, и, значит, прощанье было не настоящее, не навсегда, что мы обязательно встретимся еще...

Наверное, я все это излагала очень смешно - он вдруг положил мне на плечо руку и легко рассмеялся, воскликнул: "Этак ведь и опоздать можно!" снова ринулся на "зебру", торопясь, до нового потока машин...

Он успел, а я осталась.

Снова справа, и слева, и поперек, и поверху, по эстакаде, скользили, реяли, вихрились машины, а я стояла одна, недвижно, как старинный верстовой столбик, стояла в желтой лиственной метели и смотрела вслед тому, кого люблю, а светлый звук его голоса, его смеха горел во мне, словно впаянный в память...

Ида нынче не такая чуткая, как всегда: видит, что я не хочу говорить о том, и все же продолжает свое:

– А не лучше ли тебе уехать? Знаешь, перемена обстановки, новые впечатления...

Я думала об этом: Институт... каждый день почти каждый напоминает о нем. Шеф: "Послать бы Лобина на этот симпозиум: опять выскочит Недялков со своей теорийкой "затухания гуманизма в эпоху первичной НТР", а наш Евгений умел прихлопывать подобных теоретиков, словно мошкару, и в рамках академичности, заметьте!" Или Смелин развздыхается: "Без Женьки и в теннис не с кем сыграть!"

А город? Он населен им.

Прозрачный октаэдр павильона "Холодок" - там однажды мы ели мороженое, и он сказал, приглядевшись: "Что-то у тебя грустинка в глазах!"

Какой радостью затопила меня эта "грустинка" - значит, ему не все равно, весела я или нет. Вон на той аллее сквера я его встретила. Случайно. Прождав два часа. Мы ходили вокруг бассейна и спорили о новом фильме Мишеля Трюдо... А здесь, на площади, нас столкнул действительно случай: в толпе - для меня - что-то сверкнуло, словно стеклышко среди гальки, и я, не рассмотрев еще, уже знала - он...

На каждом углу подстерегает меня память, боль моя. "Нет тебя, нет тебя, нет тебя, нет..."

А сегодня утром такое получилось - до сих пор лицо обжигает стыдом...

Мне опять понадобилось подняться на шестой этаж, зайти в микрофильмотеку. Какое счастье это было прежде! Летишь по коридору - двери словно отскакивают назад, а та, главная, его дверь всегда приоткрыта, он любил сквознячок, от нее мостик света переброшен к стене, а за дверью голоса, смех... Его смех - как обвал, как водопад, как все сосульки с крыши, разом - в стеклянные дребезги!

Так было прежде, а я снова и снова ходила по коридору, не глядя на ту, закрытую, дверь.

А сегодня глянула, и ударило по глазам! Опять этот солнечный мостик от двери к стене, через темно-зеленый линкруст пола...

...Стало быть, Боря Ивлев, один из наших славных парней, тоже решил подышать ветерком. Так уговаривал меня рассудок, а ноги налились свинцом, шла, словно в путах... Ближе, ближе! И сердце диким рывком рванулось туда! А вдруг, а может, а если?

Боря, разумеется, оторвался от работы. Никогда не приходилось видеть, чтоб у человека так высоко поднялись брови и расширились глаза. До чего нелепым было мое вторжение и мой вид, чтоб вызвать такую реакцию! И хоть бы я нашлась, что-нибудь объяснила, нет, - постояла и - обратно... Стыд и боль: не знаю, что было сильнее.

– Нет, нельзя мне уезжать, - сказала я Иде.
– Женя ведь связан по работе с институтом. Командировка, отпуск - мало ли что? Он приедет, а меня не будет?

Она взглянула - странно взглянула. Так смотрит человек, собирающийся сказать не то, что думает. А сказала она вот что:

– Не понимаю я тебя... Все-таки, ну, что ты в нем нашла? Средний тип младшего научного сотрудника, подающего надежды сделаться старшим. И внешность - не бог весть что. Мне, например, в принципе не нравятся блондины. Какие-то они недопроявленные. Сливаются с фоном...

Мне представляются "вообще блондины" - одинаковые, как двери в нашем коридоре, с зеркально повторенной рекламной улыбкой. Нет, Женя не "вообще". Не вписывается в категории, не объединяется в группы.

Странное дело. Бывают похожие люди, даже двойники, не так уж много отпустила природа красок и наизобретала вариаций в чертах лица. Бывают люди одного темперамента. Бывает сходство темпераментов, родство душ. И все-таки личность - неповторимая.

Какой он, Женя? Что я в нем нашла?

Нет в нем ничего среднего, весь из крайностей. То подвижен, как пламя, то вял и слаб. Ради друга, в защиту обиженного - пойдет на сто ножей. А задели его самого, пусть наглецы, горлохваты, - только и скажет: "Их тоже надо понять". Скромность, доходящая до абсурда. "Фиалка пряталась в лесах, под камнем чуть видна", - дразнил его Вадька. И спокойная непреклонность в главном...

Люблю его, со всей этой путаницей. Люблю его смех, лицо, голос, душу. И рубашки с крылатыми воротниками. И невозможную привычку лезть пятерней в волосы (прощай, прическа!), когда мысль застопорит.