Верное слово
Шрифт:
Маша помнила.
– Когда пошли гансы на Москву со всех сторон – вот тут главное-то веселье и пошло. Ну, мы и потешились… от души. – От усмешки Симы по Машкиной спине стекал холодный пот. – Тогда она ещё оставалась у нас, эта душа… Хотя и свои, кто знал, уже начинали шарахаться.
– А потом весть пришла, – всё так же негромко сказала Нелли, – что собирают фрицы кулак здесь, к югу от Москвы, чтобы, значит, в бок нашим ударить. Прорвались, пошли на Карманов. Учи… Виктор нам тогда и говорит: «Все резервы фронта в бой брошены, все тыловики, кашевары, ездовые, штабные роты… а кармановскую дыру, кроме нас, затыкать всё равно некем. Есть там один ополовиненный полк, так немцы новых
– К тому времени уже дело у нас плохо было, – заговорила Оля Рощина голосом, из которого так и не ушли до сих пор ни доброта, ни мягкость. – Как «бальмунгов» прикончили, Сашка с того дня полностью возвращаться и перестала… – Она опустила голову и замолчала, словно стыдясь чего-то – наверное, что не уберегла подругу.
– Верно, – кивнула Серафима, продолжая рассказ. – Это всё он, вкус крови. Поили демонов кровью, вот они и крепли. А Сашка – больше всех. Ради него, Виктора. За один его добрый взгляд. Сперва не обратилась, а потом… потом и вовсе перестала быть Сашкой. Потом Лена, Юлька и Оля не сумели сбросить крыло. Виктор был с нами всё время. Утешал, подбадривал, говорил, что нужно перетерпеть, мол, а потом, как станет полегче на фронте, вернёмся в институт. Там народ толковый, подумаем вместе… Подумали, нечего сказать! – Последние слова она почти что выплюнула, с настоящей подсердечной ненавистью.
– Виктор нас на последнее задание послал, – подхватила Рощина. – Дескать, выдохлись немцы, это у них последний шанс. Здесь, в этих болотах, сказал, прячется их новая группа, пожиже «зигфридов» или «бальмунгов», но тоже страшна. Надо, девочки, с ними покончить. Они тогда и Карманку перейти не дерзнут, а резервы наши сибирские уже на подходе.
– И ведь не соврал в этом… – эхом откликнулась Нелли.
– Не соврал, – кивнула Сима. – Сказал, надо просто фрицев здесь перебить и вернуться. Мол, в болотах они прячутся, думают, мы их там не достанем. Перебить и вернуться. А потом, говорит, нас с фронта отзовут, вернёмся на кафедру, будем разбираться. Сам с нами не пошёл, сказал, вызвали к командованию. Мол, вы же мои девочки, я на вас надеюсь, рассчитываю. И без меня справитесь.
– Справились, нечего сказать, – мрачно изрекла молчавшая до того девушка, похоже, Лена Солунь.
– Справились… – горько кивнула Сима. – Фрицы нам засаду подстроили. Не дураки были! А может, кто-то из «зигфридов» у них был в группе, или из «бальмунгов» выжил-таки кто-нибудь, надоумил, не знаю.
– Магов тех, что в болотах прятались, мы на тряпки порвали, – перебила Колобова. – Даже косточек не осталось…
– В общем, справились, как Виктор и говорил, – подхватила Юля Рябоконь. А на тёмном, наполовину покрытом антрацитовыми перьями лице жили одни глаза – большие, синие. На фотографии не было видно, насколько синие. – Всех перебили, а тех, кто после первого прохода нашего уцелел, – в болоте утопили.
– Пирозаряды, – бросила Рощина, и все разом замолчали. – И, кроме этого, ни одного выстрела. Зажигалки. Какие-то особые, да ещё и магией приправленные. И… заполыхало всё вокруг. Мы как раз в Михеевке были… Когда… трансформация пошла за пределом. Вам это должны были хорошо читать, ты поймёшь, Мария.
Машка поняла без объяснений. Не зря до Решетникова занималась Фокиным и теорией стихий Золотницкого – Джонса. Оборот «серафимов» Арнольдыч провёл по формуле для воздуха, температурный предел небольшой, для ночных вылетов норма, зато облегчает обратный ход. В огненной западне температурный режим оказался превышен, и…
– И, когда мы из огня таки вырвались, захотели вернуться – нетушки, баста. Оказалось, заперты. Больно
Юля провела рукой по груди. Там, раскаленный докрасна, вплавился в кожу серебряный крестик. Отцовская забота.
– Вижу, и у тебя такой. Маячок это. Только не по Курчатову заряжен. Так что знает Арнольдыч, где мы. И где ты сейчас – тоже знает. И не зря он прислал вас в этот Карманов. К нам прислал… Проверить, надёжно ли заперты его… «ангелы». – Рябоконь усмехнулась, досадливо подняла крыло, которое начало погружаться в болотную жижу.
– Как поняли, что заперты, сразу догадались: никто из здешних магов такого сделать не мог, – проговорила Поленька. – Это он. Виктор. Учитель!
– Не может быть, – упрямо сжав кулаки, повторила Маша. Слова точно не желали выговариваться, повисали на губах, грозя свалиться прямо в болотный мох. – Виктор Арнольдович… Отец… он не предатель! Да и с чего вы так уверены? Он вас погибшими считает! Знает, что на болоте остались – он и председателю нашему, Скворцову, это рассказывал! А «маячки» – так они, если и сигналят, так только о том, что вы тут, в топях! Где ж вам ещё быть, коль вы погибли?! Что ж до замков – вы всех сильных магов тогдашних наперечёт знали, как радистов, по «почерку»? Как оно всё было? Вы точно помните?
«Серафимы» расхохотались дружно, со злым удовольствием. Машу продрало ознобом. Нет, не хотела бы она встретиться с ними на узкой дорожке, да ещё и в темноте…
– Точно, точно, – отсмеявшись, бросила Серафима. – От сгоревшей Михеевки мы как раз к Карманову путь держали. Через вот это самое болото, будь оно проклято. И вдруг – как на стену налетели, да не просто так, а… ну, будто электротоком тебя бьёт, да так, что светиться начинаешь. И так скверно было, еле-еле из пламени выбрались, кто-то едва в воздухе держится, перья на лету горят и выпадают, не успевали новые отращивать – а тут стена, разряды, белые молнии! – не помнили, как в топь свалились. Попытались пешком выбраться – опять не выходит. А уж коль ты, Мария, про «почерк» вспомнила – так вот, «почерк» Виктора мы в этих замках и опознали. Мы-то с ним, не забывай, плечом к плечу три месяца на фронте. Там быстро всё узнаёшь и запоминаешь.
Машке очень хотелось выкрикнуть им в искажённые жуткими ожогами лица что-то убийственное, доказать, что они неправы, что всё это – чудовищная ошибка, что нет на них никаких «маячков» – зачем Отцу держать в собственном кабинете фотографию седьмой группы, если он их предал и бросил? Но все слова казались сейчас плоскими, глупыми и бессильными. Пустыми, сгоревшими, как и сами «чёрные ангелы».
– Вижу, что сказать хочешь, – проницательно заметила Серафима. – Спорить хочешь, убеждать, доказывать. Виктор для тебя много значит… Хоть и не столько, сколько для нас значил, и уж конечно, не то, что для Сашки.
– Она после ловушки-то окончательно облик человеческий и потеряла, – вздохнула добрая Оля Рощина. – Была Саша Швец, а тут вместо неё… мы-то, хоть и обгоревшие, не до конца обратившиеся, но всё-таки прежние. А она – нет.
– Умерла Сашка, – отрубила Серафима, взгляд её давил Машу, словно тяжёлый танк. – Нет её больше. Монстр болотный, чудовище. Что ж ты молчишь, Нина?
– Чудовище, – проговорила молчавшая до этого Громова. Она была самой крепкой, ширококостной из всех, но, казалось, съёжилась, ссутулившись, когда староста потребовала от неё сказать своё слово. – Она… хотела убить меня, когда я обратилась, а она… нет. Я… хотела помочь, пыталась. Но нет там больше Сашки, собственный демон её сожрал. Тот, которого она ради Арнольдыча выкормила.