Верность и соблазны
Шрифт:
– Айвен, – сдалась Анна. – Я злюсь на себя.
В его голосе было мало раскаяния, но она откуда-то знала, что он раскаивается.
– Прости. Я… все испортил.
– Нет, все чудесно. Это как во сне. – Она помолчала и неохотно продолжила: – Только вот, боюсь, придется проснуться.
– Это не сон. – Айвен тоже поднял взгляд к небу. – Если мы сейчас исчезнем, твои друзья поднимут шум? Твой брат? Леди Присцилла?
– Я вас прикрою. – Граф Рэйвенвуд вышел из-за кустов, словно сидел там в засаде. Увидев недоумевающий, подозрительный взгляд Анны, он поспешил объяснить: – Я не подслушивал, правда. Я просто вышел подышать свежим воздухом.
– Я… – Анна встала со скамейки. – Я так понимаю, это заговор. И не пытайтесь меня провести.
– Нет-нет! – поднял руки в отстраняющем жесте Руперт. – Просто… Уезжайте. Вам нужно поговорить, а парк Тремейна – не самое подходящее место.
– Анна? – Айвен протянул ей руку, совсем как там, в бальной зале.
И Анна отбросила все сомнения. Будь что будет. Сегодня она или услышит всю правду – и примет ее, примет Айвена, или простится с ним навсегда. Анна коснулась его ладони и позволила увести себя в темноту сада.
Наемный экипаж быстро довез их до узенькой улочки где-то на задах Гросвенор-сквер. Анна не следила за дорогой. Она просто держала Айвена за руку и наслаждалась теплом его ладони, согревающим ее похолодевшие пальцы даже сквозь перчатку.
Айвен, не выпуская ее руки, провел Анну через темный холл и гостиную в маленький уютный кабинет с окнами, выходящими в запущенный парк. Обстановку и парк за окнами Анна отметила, когда Айвен зажег несколько свечей на массивном столе в правом углу кабинета. В центре комнаты стоял удобный даже на вид диванчик, куда Анна и села – ноги после танцев ужасно болели.
Айвен прислонился к столу, закрыв от Анны почти все свечи. Его силуэт темным плотным призраком вырисовывался в их неверном свете.
– Анна, ты потребовала от меня правду – и ничего кроме правды. Поговорим.
Айвен отошел от стола и опустился на колени у ног Анны. Его рука осторожно коснулась вышитых цветов на юбке. Этот жест, такой простой и такой неожиданно интимный, вдруг вынудил Анну задержать дыхание. Из приоткрытого окна тянуло ночной прохладой, огоньки свечей чуть колыхались на сквозняке, отбрасывая причудливые тени. Анне непреодолимо захотелось протянуть руку и погладить Айвена по голове, прикоснуться к стриженым волосам. Какие они? Мягкие, как были в юности, или стали жесткими и непокорными? Говорить? О чем?
– Анна?
Не отвечая, она стянула сначала левую, а потом правую перчатку и бросила на ковер, где они сиротливо растеклись озерцом белого шелка.
Айвен проводил взглядом перчатки, а затем придвинулся ближе к дивану, пытаясь заглянуть Анне в лицо. Анна, словно во сне, смотрела, как ее рука поднялась и коснулась его волос. Жесткие и непокорные. Потом щеки. Пробивается щетина. Анна попыталась убрать руку, но Айвен потянулся за ней, словно не в силах разорвать прикосновение.
– Анна… – Он придвинулся еще ближе, сминая пышные юбки.
И тогда Анна тоже склонилась к нему навстречу и прижала его голову к груди, коснулась щекой стриженых, жестких, почти колючих волос и замерла, затаив дыхание. Спустя невероятно долгое мгновение Айвен мягко отстранился, но не разорвал объятья.
– Анна, – голос его срывался, словно он задыхался после быстрого бега. – Ты хотела поговорить.
– Иди сюда, – Анна похлопала ладонью по дивану рядом с собой. – И расскажи мне все, начиная с того самого момента,
Анна имела достаточно времени, чтобы подготовиться к этому разговору. Например, эту фразу она даже прорепетировала несколько раз. И только благодаря этим репетициям ей удалось сейчас произнести ее без запинки. Близость этого нового Айвена, сильного, здорового и спокойного, заставляла путаться мысли и внушала ощущение… безопасности? Как странно. Он едва не убил ее, а она чувствует себя в безопасности рядом с ним.
– Я отправился в Китай. Потом было пять лет войны. А потом я поступил в секретную службу, откуда уволился несколько месяцев назад. – Айвен не стал садиться на диван, а остался на ковре у ног Анны. – Но ты ведь не это хочешь услышать.
– И это тоже. Что ж, ты служил своей стране, это похвально.
Он помолчал немного, собираясь то ли с духом, то ли со словами, а затем заговорил – неторопливо, взвешенно, только Анна откуда-то знала, что он наверняка не репетировал перед зеркалом, как она, однако и фальши в его словах не чувствовала. Настало время откровенности.
– С того момента, как мой полк перевели в Китай, я меньше всего думал о своей стране. Я вообще мало о чем думал тогда. Это… словно из меня вынули сердцевину, оставив только внешнюю оболочку, которая выполняла приказы, стреляла в людей, шла в рукопашную. Наверное, это защитная реакция. Мне было двадцать, а мир вокруг превратился в бесконечную череду смертей и убийств. И казалось, что, кроме очередного сражения, ожидающего нас следующим утром, ничего больше не существует. Я просто жил день за днем, вставал, ходил, ел, говорил, потом снова спал. Азия – удивительное место. Жизнь человека там не стоит абсолютно ничего. Они верят, что жизнь – это всего лишь остановка в череде бесконечных перерождений, нескончаемо сменяющих одно другое. И смерть – это начало новой жизни. Китайцы просто шли на нас, не обращая внимания ни на залпы ружей, ни на пушечные ядра. А кругом стояла такая жара, что многие начинали галлюцинировать на ходу. Загрязненные источники, холера, дизентерия – все это уносило больше солдат, чем война. Иногда вымирали целыми лагерями, а прибывшее подкрепление находило лишь крыс, шныряющих по обглоданным остовам.
Айвен покачал головой.
– Крым в сравнении с этим был просто идеальной войной, больше похожей на битву оловянных солдатиков. Здесь же против нас воевала сама природа. Конечно, флот вынудил императора сдаться, но нам, пехотинцам-стрелкам, пришлось несладко.
– Ты же ведь мог уволиться из армии, – осторожно произнесла Анна. Сколько раз в год после отъезда Айвена она произносила эту фразу мысленно! «Ты мог выйти в отставку и вернуться ко мне». – Ты офицер и джентльмен, не простой солдат.
– Понимаешь, к тому моменту мне уже было все равно, – объяснил Айвен таким будничным тоном, как будто рассказывал о том, что повар приготовил на завтрак. – Англия, прошлое, даже ты казались чем-то совершенно нереальным, словно давно забытый сон, который вспоминается лишь иногда, вспышками, и они скорее тревожат, чем заставляют вспоминать. Я видел тебя во сне – и этого казалось достаточно.
Анна взяла его руку в свои и прижала к щеке.
– Иногда я проклинала тебя за то, что ты тратишь свое время на войну, эту мужскую забаву, а не возвращаешься ко мне. Но я оставила такие мысли еще до падения Севастополя. А потом мне было просто страшно думать о том, что война делает с тобой.