Верность и терпение
Шрифт:
Последний аргумент Шишкова оказался решающим, и триумвират верноподданных заговорщиков в полном составе подписался под эпистолой государственного секретаря.
За день до выхода армии из Дриссы письмо было вручено Александру. Он сначала растрогался, потом задумался и наконец, поблагодарив всех за добрые к нему чувства, попросил дать ему время для окончательного решения.
…Перед тем как покинуть Дрисский лагерь, было решено прибегнуть к старой, излюбленной военной хитрости: оставить там сравнительно небольшой отряд, который имитировал бы целую армию.
В первую же ночь после ухода
Впоследствии Наполеон писал об этом: «Во всей этой войне я находился под влиянием дурного гения, порождавшего в решительные минуты препятствия, которые не могли быть предусмотрены. Мог ли я предвидеть, что русская армия не останется более трех дней в лагере, стоившем нескольких месяцев работы и огромных денег?»
…В тот же день, когда состоялся Военный совет, Барклай писал жене: «Неприятель выдвинул часть своих превосходных сил между 1-ю и 2-ю армиями с целью открыть себе дорогу в сердце России… я надеюсь, что это будет предотвращено; я нахожусь теперь на скользком пути, на котором многое зависит от счастья…»
А в это самое время армия Багратиона все более удалялась на юг, увеличивая разрыв.
18 июня Багратион получил приказ Барклая идти к Вилейке. Круто повернув на Новогрудок, его армия по раскисшим от дождя дорогам прошла за трое суток около ста сорока верст, подошла к местечку Николаево и переправилась через Неман.
Здесь Багратион узнал, что с двух сторон подходят к нему войска Даву и Вестфальского короля Жерома Бонапарта. Совершив еще один маневр, Багратион решил попытаться раньше Даву выйти к Минску.
23 июня утром 2-я армия достигла Кореличей. Здесь Багратион издал приказ: «Господам начальникам войск вселить в солдат, что все войски неприятельские — не иначе что как сволочь всего света, мы же — русские и единоверные.
Они храбро драться не могут, особливо же боятся нашего штыка. Наступай на него! Пуля — мимо. Подойди к нему — он побежит. Пехота — коли! Кавалерия — руби и топчи!.. Тридцать лет моей службы и тридцать лет, как я врагов побеждаю через вашу храбрость! Я всегда с вами и вы — со мной!»
Однако тут пришло известие, что Минск уже занят корпусом Даву, и Багратиону не оставалось ничего иного, как еще раз переменить направление движения и идти к Бобруйску. Не успела 2-я армия пройти и двадцати верст, как из Главной квартиры поступил приказ, подписанный самим царем, проследовать через Новогрудок и затем атаковать Минск.
Не было в русской армии генерала, который более Багратиона хотел наступления. Однако на сей раз даже он отказался выполнить приказ царя, ибо наступление означало окружение, разгром и плен.
«Данное мне направление на Новогрудок, — ответил Багратион Александру, — не только отнимало у меня способы к соединению через Минск, но угрожало потерей
Двигаясь к Бобруйску, Багратион узнал, что и Свислочь, расположенная в сорока верстах от Бобруйска, тоже уже занята французами.
Совершив еще один маневр, Багратион сделал рывок на юго-восток. 26 июня, присоединив по пути отряд Дорохова, 2-я армия вышла к Несвижу.
Здесь Петр Иванович отрядил в арьергард отряд Платова и остановил армию на отдых.
Наказной атаман Войска Донского шестидесятидвухлетний генерал от кавалерии Матвей Иванович Платов встал у местечка Мир и начал готовиться к бою. Было у него под рукой пять с половиной казачьих полков — две с половиной тысячи человек. — и рота артиллерии.
Противник же шел в «тяжкой силе» — двенадцать польских конных полков, два саксонских кирасирских да четыре кавалерийских вестфальских. В авангарде корпуса Жерома Бонапарта мчалась кавалерийская бригада Турно.
27 июня в лихой кавалерийской сшибке с донцами Платова французский авангард был остановлен и отброшен. Большинство французских кавалеристов либо пало в бою, либо попало в окружение — хитроумный атаманский «вентерь».
На следующий день завязалось более крупное дело. Если накануне Платов сошелся с бригадой генерала Турно, то теперь перед ним была уже уланская польская дивизия генерала Рожнецкого. Однако Платов оказался победителем и в этом бою.
30 июня Платов ушел на соединение с главными силами Багратиона, но по дороге от захваченных в плен саксонцев и пруссаков узнал, что Даву и Жером Бонапарт, четко согласовывая передвижения своих войск, смыкают вокруг 2-й армии кольцо окружения.
Он тотчас же сообщил об этом Багратиону, и тот, бросив обозы и отправив пленных и раненых в Петриков и Мозырь, сам крайне спешно пошел к Бобруйску, чтобы опередить Даву, продвигавшегося к Могилеву.
Однако Даву был лишь одной из опасностей, второй — не меньшей — был наседавший с тыла Вестфальский король. Багратион приказал Платову занять Романово и стоять против Жерома заслоном хотя бы до вечера 3 июля, пока он не оторвется от превосходящих сил Даву.
На сей раз донцам предстояло схватиться с кавалеристами дивизионного генерала Латур-Мобура. Платов дождался Латур-Мобура, и когда тот вывел на рысях почти весь свой отряд к берегу Морочи, казаки подожгли мост и стали через реку расстреливать из пушек скопившиеся у переправы войска.
…В это время 1-я армия, в штабе которой не знали точно, где теперь Багратион, шла не на восток, к Минску, а, уйдя на север, остановилась в Дриссе. Расстояние между армиями Багратиона и Барклая все увеличивалось, достигнув в эти дни максимума — трехсот верст.
2 июля Багратион дал еще один бой.
В этот же день 1-я армия вышла из Дрисского лагеря и двинулась к Полоцку.
Выбор направления 1-й Западной армии определялся тем, что нужно было встать на таком месте, чтобы находиться неподалеку от корпуса Витгенштейна, прикрывавшего Петербург, и контролировать две дороги — на Ревель и на Себеж, откуда шел к армии основной поток продовольствия.