Верность сердца

Уолкер Кейт

Хоакин кормил ее с руки. Он отламывал хлеб или сыр, отрывал сияющую виноградинку и вкладывал в рот своей женщины. Он позволял ей надкусить абрикос, поднося плод к ее губам, а потом слизывал сок, который оставался в уголках ее рта. Он делал это с преувеличенным тщанием, как бы могла мать питать свое дитя. И Кассандра безоговорочно принимала его игру. Она целовала руки, которые ее кормили.

Он подносил бокал к ее губам, и она запрокидывала голову, позволяя солнечному соку течь по жаждущей гортани. Он приникал к ее губам и в поцелуе отнимал каждый последний

глоток. И она уже не понимала, чего отведала, — вина или мужчины…

Когда трапеза завершилась, Хоакин отставил поднос и напористым зверем обхватил свою жертву-женщину и поволок за собой. Он повлек ее в ванну, где они часто в пенной купальне предавались любовным ласкам. Они заботливо обмывали тела друг друга, перемежая прикосновения губки прикосновениями губ. И это было новым приглашением к близости.

И ласки в ванной комнате были для Кассандры дороже, чем самые страстные минуты и часы, проведенные в спальне. Здесь они были скованы, спаяны теснотой и неудобством. Они крепко вжимались друг в друга, всякую секунду рискуя поскользнуться, балансируя на тонкой грани наслаждения и опасности. Они оба понимали, чем им грозит потерять равновесие в душе, когда экстаз зашкаливает и тело живет собственными порывами, но с радостью повторяли этот опыт вновь и вновь, теряя всяческую осторожность. В этой запотелой клетушке они единились по-настоящему…

Их ночное общение отличалось бессловесностью. Звучали только имена, прорывающиеся сквозь стоны, междометия неизъяснимого восторга и приглушенное испаноязычное бормотание Хоакина, которое уподоблялось острой приправе их пиршества, а для Кассандры еще и магическим наговором, с каждым разом все сильнее привораживающим ее к этому мужчине.

Они и днем немного беседовали. Но день в жизни Кассандры был лишь вынужденной необходимостью в ожидании ночи. Она и не стремилась к иному общению, а Хоакин сознательно пресекал все лишнее.

Их общение сосредоточилось на уровне ощущений, желаний, фантазий и воплощений, которое прекращалось внезапно, когда утомление брало верх, и любовники, все еще полные неизжитой страстью, погружались в сон.

А когда Кассандра пробуждалась, его подушка была уже холодна. Ибо для Хоакина с рассветными часами начиналась другая полная жизнь. Он возвращался в нее ровно с таким же рвением, с каким накануне отдавалась ему женщина.

Испанец обожал свое дело, которое не могло даже зваться работой, столько радости оно дарило. Он был успешным бизнесменом, что явилось лишь следствием его увлеченности. Будь Хоакин нищ, он так же любил бы свои плантации, солнце Андалусии, что напитывало виноград сладостью, и щедрые земли родного края, что славились неоскудевающим плодородием. Хоакин обожал ощущать эту причастность. Он желал стать необходимым этой земле также, как были ему необходимы ее дары. Но Кассандры в их числе не было.

Кассандра была женщиной, а следовательно, как всякая женщина в представлениях Хоакина, олицетворяла тенистую сторону природы.

Кассандра сознавала, что была для него лишь женщиной ночи. Или просто безымянной женщиной, на чье

тело отзывалось его либидо. Но это не имело для нее значения. Потому что Хоакин был ее солнцем…

Дверь спальни вновь приотворилась.

— Кассандра! — шепотом окликнул ее Хоакин.

Женщина вздрогнула и приподнялась.

— Я думал, ты еще спишь, — тихо сказал мужчина.

— Ты надеялся, что я все еще сплю? — уточнила женщина.

Хоакин недовольно вздохнул и изменился в лице. Он не терпел женских упражнений в проницательности, что всегда равнялось усилению подозрительности.

Кассандра осеклась. Ей хотелось обнять его, слиться с ним, но она сама неосторожной фразой охладила его.

Она виновато посмотрела на возлюбленного, великолепного, облаченного в элегантный костюм.

— Просто не хотел будить тебя, если ты еще спишь, — напряженно произнес он после красноречиво-укоризненной паузы.

— Как я могу спать без тебя? — жалобно произнесла Кассандра.

Она никогда не могла определить ту грань, которая отделяет признание его могущества от заурядного нытья. Иногда подобные высказывания льстили Хоакину и побуждали подтвердить, что она обречена зависеть от его нежностей. Но порой они раздражали его, подобно жужжанию докучливой мухи.

На сей раз он лишь криво улыбнулся, чем озадачил свою любовницу.

— Мне всегда плохо спится, когда тебя со мною нет, — попыталась исправиться Кассандра.

— А мне вообще не спится, когда плохо спится тебе, — рассмеялся он.

— То есть? — непонимающе спросила она.

— Работать надо, — коротко ответил он.

— Я думала, ты о другом, — разочарованно произнесла Кассандра. — Удивляюсь, как ты способен работать, после таких ночей?! — Она сладко потянулась.

— Ты же не собираешься жаловаться? — с прежней усмешкой произнес он.

— Мне ли жаловаться, — отозвалась она, блаженно улыбаясь в ответ.

— А то мне вчера показалось, что ты чем-то недовольна… — сухо произнес Хоакин.

— И поэтому ты был так страстен этой ночью?

— Ты ведь не хочешь сказать, что я принудил тебя к близости? — Он прищурился.

— Нет, конечно! Что ты, — испуганно пролепетала она.

— Я никогда не принуждаю женщину к сексу. В этом нет необходимости. И если ты не хочешь подобных отношений со мной, скажи прямо. Я это переживу, — пресно произнес он.

— Я никогда не говорила ничего подобного. Наоборот, ты необходим мне как воздух, я лишь надеюсь, что так будет всегда, — засыпала его заверениями Кассандра.

— Тебе известно, что ничто не может длиться вечно. Я не хочу дожидаться того момента, когда нас будет связывать привычка, взаимные упреки и подобные утренние разговоры, — процедил Хоакин.

— Черт возьми, да что я такого сказала?! — в отчаянии воскликнула женщина. — Как бы я хотела все изменить! — взмолилась она.

— Это возможно, — сказал Хоакин, снимая пиджак. — У меня есть еще время, — сообщил он, приближаясь к постели.

Он видел, как вспыхнул надеждой взгляд Кассандры. Она вновь была побеждена без боя.