«Вернусь только с Победой…» Фронтовые письма 1941—1945 гг.
Шрифт:
До свидания. Твой папа…
19.02.1944 г. Здравствуй, моя Нинуська!
Меня прямо мучают твои письма, что ни письмо ты обязательно сетуешь, что не получаешь от меня писем, а письмо я пишу буквально специально, ну некоторые через 9—10 дней, но меньше 3 писем не пишу. Что же касается твоих недостатков, то, Нинусь, я буквально теряюсь, чем я тебе могу помочь, еще раз повторю, что деньги высылаю абсолютно все, в феврале я тебе послал 1000 рублей. Нинуська, пойми, что ничем я тебе сейчас помочь не могу. Нинуська, изворачивайся как-нибудь. Ободри хоть себя, хоть перспективой хорошего будущего. Я, конечно, понимаю, что ободрить себя, когда пустой желудок очень трудно. Трудно и нам, Нинусь, хотя с материальной стороны ни на что сетовать нельзя, правительство обеспечивает нас всем, чем необходимо. Зато у нас трудности, связанные с жизнью и смертью.
Нинуська, ужасно плохое настроение. Твои письма для меня радость и трепка нервов. Нинусь, напиши мне, когда и какие суммы денег ты получила от меня. Посылаю тебе свою последнюю фотографию.
Будь здорова. Целую. Твой.
20.02.1944 г. …Нинусь, я пока здоров. Обстановка у нас сейчас разрядилась. Стало легче. Получил письмо от Петра, датированное 27 марта 1944 г. Он сейчас в движении – вводятся в дело. Был слегка царапнут в голову во время бомбежки. В боях мы уже давно не были. Да это понятно, т. к. по роду войск нам всегда нужен прорыв. В силу отсутствия топлива Галина обитает сейчас в одной комнате вокруг какой-то «буржуйки». Борис говорит, со слов Галины, вырос, изменил свой пискливый детский голосок на петушиный бас… Будьте все здоровы. Ваш…
04.03.1944 г. …Сегодня я тебя увидел во сне. Мне было так радостно и одновременно муторно. Где-то в городе, а каком не знаю, ты шла по улице, не различая меня, в черной юбке и в темно-синей кофте. Очень коротко подстрижена, почти как по-мужски, худющая невероятно, глазные скулы резко выступают. Когда ты проходила мимо меня, не замечая и не останавливаясь, я тебя обнял за плечи и повернул к себе, но ты глаз своих не подняла, а смотрела в землю. Я спросил в чем дело? Ты ответила: Как же я буду после смотреть в глаза ведь ты один раз уже упрекал за него. Я недоумевая, оглядываюсь и только теперь заметил, что с двух сторон у тебя по бокам стоят два каких-то молодых парня, которые тоже не смели смотреть в глаза, а потупя взоры смотрят также в землю. Не выпуская твоих плеч, глядя на них, я вспомнил, вернее начал припоминать какой-то факт, за который тебя простил и задумался над вопросом, что сделать и как поступить мне, а в это время машинально тебя повернул к ним и осторожно, но с применением силы, привел тебя в движение и направил к ним со словами: Идите, продолжайте путь. Тут я проснулся и больше спать уже не мог. Сейчас уже день, а я ни как не могу очухаться, что со мной твориться впервые. Рассказал его даже товарищам. Ты знаешь, что вообще я снов никогда не запоминаю, а на этот раз все осталось четко запечатленным и вообще не могу объяснить, чем именно вызван сон в подобном стиле.
Родная, соскучился я по тебе. Хочется приласкаться к тебе и одновременно также чувство досады, оставленное сном. Нинуська родная, пиши и береги себя. Даже в том случае, если и в явь наметилось отчуждение, обманывай меня сознательно до конца войны, с тем, чтоб я не переносил двойного напряжения нервов. Перенести это ведь очень трудно, а мне нужно сохранить себя волевым человеком, для того, чтоб выглядел и на деле был полноценным сыном родины в борьбе с врагом. Время переживаем мы сложное. Факт, что к моменту окончания войны много семей оказываются разрушенными, по вине той или другой стороны, но абсолютное большинство фронтовиков семью в своем сознании держит как святыню и, даже дали новое определение – сверхнахальству. На вопрос, что такое сверхнахальство? Отвечают: «Сверхнахальство это значит – быть где-то в глубоком тылу, спать с женами фронтовиков, бить себя кулаком в грудь, кричать смерть немецким оккупантам и искать себя в списках награжденных за отвагу». Ну родная, будь здорова, твой…
07.03.1944 г. Здравствуй, дорогая Нинусь! Вот третий день как начались жестокие бои по прорыву обороны противника. Уж слишком сложны условия. Снег стаял почти везде. Остался только в ярах или оврагах. Грязь непролазная. Продвигаться в высшей степени трудно, но продвигаемся, продвигаемся упорно. Наши люди преодолевают трудности не только собственного продвижения, но тянут на себе буквально все: и пушки и все вещи. Тысячу, да что тысячу, до бесконечности прав Иосиф Виссарионович, когда он на выпуске академиков Красной Армии говорил, что люди это самый ценный капитал, которым мы располагаем. Успех в этих условиях очень важен, т. к. заставляет противника бросить технику. Пусть значительную часть он уничтожает сам, но потери остаются потерями и их восполнить врагу будет очень и очень трудно. Деремся успешно, а каждый успешный бой еще больше окрыляет каждого, дерутся еще смелее, храбрее и ожесточеннее. Есть за что быть жестоким нашим бойцам. Вот прошли уже более 25 километров в глубину обороны врага, отвоевываем село за селом, но эти села пока что существуют номинально, не села это их руины с кладбищами побитого и вырезанного скота, почти без единой души людей, угасшие практически все. Людей угнал заблаговременно, пока мы стояли в обороне. Сейчас вступили в полосу, где мы, как и в прежних наших наступлениях, не успеваем управляться с уничтожением сел и угоном наших людей. Пройдем еще не больше 15 километров, люди начнут выползать из самых невероятных нор и потоком устремятся в разные места.
Будь здорова, моя дорогая. За меня не беспокойся. Будем живы – увидимся. Как крепко хочется, чтоб этот час настал быстрее.
До свидания. Целую тебя твой…
18.03.1944 г. Дорогая Нинусь! Вот пятнадцать дней прошло с тех пор как мы начали наступление. Я тебя заранее предупреждал, что в марте от меня частых писем не будет. Так оно и получилось: за эти две недели пишу первое письмо и не знаю смогу ли его отправить тебе. Почта наша крепко отстала и не ведаю, когда свершили последний обмен, тем не менее решил написать, т. к. получил такую возможность. Нахожусь сейчас в теплой хате, в небольшом городишке, который 3 часа тому назад вырвали у немцев, а бой за него вели со вчерашнего дня. Немцы утром перешли в контратаку и на полтора часа нас было вытеснили из половины, которую мы уже занимали, но решительным ударом их отбросили. Мерзавцы за эти полтора часа успели с территории, которую мы уже захватывали, расстрелять 16 человек мирных жителей. Кое-кого из этих зверей поймали и тут же у трупов жителей одного повесили и пять расстреляли. Условия наступления: ужасная грязь непролазная, противник бросает технику и автомашины и буквально на четвереньках старается от нас удрать. Весь путь нашего наступления усеян немецкой техникой и автомашинами. Я уже не говорю о разбросанной фрицятине. Тринадцатого марта форсировали реку Буг-южный, троих представили к званию Героя Советского Союза. Одни из них разделся и с поднятым автоматом переплыл реку и, выскочив на берег, вступил в бой голым. Нашлись и смелые женщины, которые под огнем противника подскочили к нему и одели его во что-то женское. Под его прикрывающим огнем, двое других перекинули трос и установили паром.
Нанесенный удар пахнет катастрофой для гитлеровской Германии. От этого удара оправиться будет ему очень и очень трудно. Единственно, где он нас сможет задержать, так это на Днестре, но это вряд ли. Река Буг считалась границей между Румынией и немецкой Украиной. Под нашими ударами крепко подорвана вера в Гитлера, имеется не мало фактов, говорящих о наличии примеров разложения в немецкой армии. Отступающие солдаты неоднократно говорят о том, что Сталин гут, а Гитлер – капут. Отступающие начали вступать в пререкания с офицерами и даже в одном месте избили офицера-пропагандиста, проволокой скрутили руки и отправили судить! В одном городке эсэсовцы расстреляли одного офицера из немецкой же части, тогда солдаты этой части избили 12 эсэсовцев. Все происходящее нам в значительной степени способствует и приближает крах гитлеровской Германии. Особо крепкого сопротивления противник сейчас не оказывает, дерется только крепко там, где большие его скопления, на узлах дорог, да и то сопротивляется для того, чтоб дать выскочить этому скоплению.
Крепко тебя целую. Твой…
19.07.1944 г. …Ты все пишешь, чтоб я приехал – да это мечта не маленькая. Я даже послушал тебя и поставил этот вопрос, но сейчас жалею, т. к. в конечном итоге получил упрек: «не решил ли я, что война уже закончена». Ну что ж ладно, больше ждали, а сейчас как будто осталось ждать меньше. Представлялась одна возможность ехать на 10 дней в дом отдыха в фронт. тыла. Это где-то около вас, но не вышло. Так что этого вопроса ты в своих письмах не ставь, в этом свидании я не в меньшей мере заинтересован, чем ты.
Будешь иметь возможность съезди, посмотри, где мы дрались. Переправлялись через Днепр мы в Сваролеве. Первый населенный пункт, за который крепко дрались за Днепром, это Лютеж – от него ничего не осталось. Сзади Лютежа лес, опаленный эскарпом. Для того, чтоб зацепиться за этот лес, бойцы становились друг на друга, преодолевали эскарпы и выбивали фрица из траншей. Нашим же участком явился Вышгород, старые и новые Петровцы.
О себе писать сейчас нечего. Будь здорова. Привет Тане.
22.07.1944 г. Здравствуй, Нинусь! Должен прямо сказать, что мой приезд к тебе не состоится, т. к. сама постановка этого вопроса вызвала только неприятности. Единственно на что могу надеяться, так это на какую-либо случайность или разве сдохнет зверь в румынском королевском лесу, в котором мы вынуждены провести много.
Я здоров, но настроение поганое, не знаю и сам почему. Единственно разве, что изменится обстановка и это вольет новую струю и мы вылезем из своих земляных нор, которые осточертели порядочно. Твой намек в отношении часов меня коробит, т. к. из письма вижу, что это приложение без которого можешь обойтись, но тебе его хочется иметь. Будь счастлива, целуй Киру.
07.08.1944 г. Здравствуй, Нинусь!
Почему ты не пишешь как решился у тебя вопрос с квартирой и практикой. Я по этому вопросу писал письмо в киевский обком партии. Считаю, что в какой-то степени должны помочь. Тебе, вероятно, стало слишком мало времени для того, чтоб систематически писать, ведь не спроста ты стала писать всякую чушь, что ты ставишь о приезде, потому что прошло уже три года, что уже не можешь обходиться без часов, без которых обходилась больше 37 лет. У тебя даже оказались хорошие друзья, с которыми имеешь возможность выпить за мое здоровье, а теперь заговорила о товарке, которая осталась и начала заглядывать на хлопцев и расценивать их качества, вообщем, галиматьи порядочно. Считаю, что достаточно иметь минимум такта для того, чтоб не писать мне о таких вещах. Пожалуйста, не считай нашего брата настолько незрелыми и непонимающим того, что война в семейные взаимоотношения у очень многих внесла определенные изменения. У некоторых эти количественные изменения примут такие качества, которые безусловно нарушат семью. Но все эти вопросы, на мой взгляд, ты великолепно знаешь, и в определенных условиях нашей жизни я высказывался не раз, поэтому считаю лишним твою попытку всякой чушью растревожить меня и привести в такое состояние, когда я должен стать на путь попирательства государственных интересов, лишь для того, чтоб увидеться с тобой, а, с другой стороны, ведь все это можно расценить как попытку легализовать уже совершившиеся факты и примирить меня с этим. Не нужно это делать, воевать с тобой не собирался, если только останусь живым, выход и решение вопроса будут найдены. Я знаю на это письмо не замедлит прийти ответ с обилием эпитетов, вроде «дурной», но факт остается фактом, что за все время войны, впервые я вынужден писать тебе подобное письмо. Привет Кире и Тане.