Вернуть общак
Шрифт:
– Салли…
– Понял. Баба, деньги, Пулитцеровская премия.
«Еще бы!» – подумал Приттман.
– Миша! – продолжал Костин на русский лад. – Ты хоть понимаешь, что тебе ее вручат посмертно?
– Я пока вижу только одного человека, кому посмертно могут вручить награду. Значок «Заслуженный юрист России».
– Вы не в год Свиньи родились, Приттман?..
Нет, по восточному календарю Майкл Приттман родился в год Лошади. Это самый терпеливый и работоспособный знак.
Глава 17
Через
– Что это? – спросил он у Макса.
– Передали в дежурке. Принес некто, говоривший с английским акцентом.
– Прямо-таки с английским? – засомневался Александр, вспоминая, какой именно полиглот сегодня дежурит на входе. Но обязанность подчиненных – предвосхищать мысли начальника.
– Дежурный – Серегин.
Тогда понятно. У этого малого за плечами факультет иностранных языков университета.
Показав Максу глазами на стул, Земцов вскрыл конверт.
«21.00. Ресторан “Глобус”. Общее собрание руководителей общественных организаций Смоленской области.
Повестка дня:
1. Куда уходят деньги? В какие города? И где найти нам средства, чтоб их вернуть сюда?
2. Кому Горец и Салех сделали плохо?
3. О привлечении гражданина Овчарова к ответственности за халатное отношение к своим должностным обязанностям. Доклад, прения, приговор.
Коллективу ОРЧ просьба не опаздывать».
– Готовь-ка группу, Максим! – Земцов бросил конверт на стол и устало потер лицо ладонями.
Ему не нужно было даже раздумывать над тем, кому принадлежит авторское право на это произведение. Пропустить такое собрание он не имел права. Земцов не был приглашен на данное мероприятие, но собирался внести кое-какие коррективы в повестку дня. Сколько он уже вынес подобных протестов? Десятки. Разница заключалась лишь в том, что важную информацию ему принес не член одной из группировок, состоящий на оперативной связи, а…
– Что ты делаешь, Костин?.. – прошептал Александр Владимирович Земцов, глядя в черный монитор компьютера.
Фермер умирал страшной смертью. В тот момент, когда Тимур и его команда распластались на полу ресторана «Глобус», он отчаянно цеплялся за жизнь. Речи о том, чтобы спасать свободу, уже не было. После того как в зал ворвался СОБР, Фермер выдернул из-за пояса пистолет и нажал на спусковой крючок. Один из полицейских, пойманный пулей на противоходе, опрокинулся на спину, и из раны на его шее забила струя крови.
Если у кого-то из присутствующих и было хоть какое-то желание сопротивляться, то оно потонуло в грохоте выстрелов полицейского оружия. Малейшее движение расценивалось как попытка убить еще одного стража порядка. Зал был откуплен под воровскую сходку, поэтому в нем не было ни одного человека, который не имел бы к ней самого непосредственного отношения.
Приносить на сходняк оружие – дурной тон. Но правила приличия и Фермер? Есть ли что-либо еще, столь же несовместимое? Именно из-за него в первые же секунды этой встречи с полицией, неожиданной для авторитетов, ворочались в лужах крови уже человек пять.
Земцов узнавал их лица. Он уже давно подписал Фермеру отходную. Его можно было сейчас даже не задерживать. За этот единственный выстрел из «беретты» братва его порвет и без участия ОРЧ. Но Фермер решил поступить по-своему.
Он скользнул по мраморному полу в сторону кухни и исчез в ее глубине. Все выходы из ресторана были перекрыты. Не понимать этого не мог даже Фермер. Однако, обезумев от крови, он метался в здании, как крыса в клетке. Заняв позицию между огромной нагретой плитой и дверью, ведущей в комнату поваров, он в одной руке сжимал «беретту», а в другой – три запасных магазина. Сдаться ему не позволяло странное качество. Трусость. Именно потому, что он боялся попасть в руки закона или же ответить за свое скотство перед братвой, Фермер бился до последнего.
Он умирал страшной смертью. Его брали Земцов с Максом. Выстрелы кололи в щепки двери и превращали мрамор в пыль. От разогретой докрасна плиты в кухне было нечем дышать. Пули рикошетили от блестящего пола и стен. Любая из них могла подвести черту под жизнью кого угодно из них. Но они стреляли и стреляли.
Рукав куртки Макса окрасился в красный цвет, крошки мрамора давно посекли в кровь щеку Земцова. Было очевидно, что досталось и Фермеру. Но они, сжав зубы, молча и остервенело стреляли друг в друга. Каждый из них верил, что занимается настоящей мужской работой. Он убивает врага. Когда наступило затишье, Земцов и Макс осторожно встали с пола. Держа перед собой раскаленные, еще дымящиеся после недавних выстрелов «макаровы», они прошли в угол комнаты.
Лужа крови, растекающаяся под Фермером, занимала площадь около двух квадратных метров. В ней лежали «беретта», четыре пустых магазина и сам Фермер. Осторожно ступая по десяткам стреляных гильз и пачкая туфли в густой крови, полицейские вплотную подошли к бандиту. Тот полулежал, опершись на стену. По мертвенно бледному лбу стекали крупные капли пота.
Фермер улыбался. Рядом с ним лежал огромный кухонный нож, а вены, вспоротые на левой руке, уже не выталкивали кровь. Она теперь сочилась медленно, и сердце бандита работало уже почти вхолостую. Он так боялся закона!..
Если бы Фермер умер в тюрьме, то его похоронили бы на кладбище, хоть и тамошнем. Убив себя, он потерял возможность быть погребенным среди людей. Самоубийц на погостах не хоронят. Фермер так боялся закона, что готов был откреститься от всего человеческого рода.
Тимур не сопротивлялся. Он все понял, едва затрещали закрытые на замок двери ресторанного зала. Тимур с кривой усмешкой покачал головой, положил на стол недочищенный апельсин, окинул взглядом сходку, с сожалением покосился на свой тысячедолларовый костюм от Кардена.