Вернуться, чтобы исчезнуть
Шрифт:
А вот пробуждение было…, прямо скажем не очень весёлым. Во-первых, общая слабость и постоянная тошнота. В правой руке, тоже что-то больно пульсировало и дёргало, плюс к этому, видел плохо, как сквозь туман. А если прибавить присутствие Ленки, которая с удивительной фантазией, в красках, едва увидев, что я проснулся, принялась придумывать определения для меня и моего поступка, то вообще — лучше бы не просыпался. Сначала она перебрала все возможные цензурные варианты, а когда те закончились, перешла к матерным аналогам. Вот честно, был восхищён, так широк был перечень. Некоторых оборотов даже я не знал, впору конспектировать на будущее. Однако, с другой стороны кровати, был-таки благодарный слушатель,
— Побойся Бога Лен. — Говорю, но слышится только шёпот. — Дитё ведь рядом.
— Что? — Опешила девушка.
— Я не дитё! — Опрометчиво встряла дочь.
— А ну марш отсюда! — Опомнилась Полозова. — Я сейчас твоего предка убивать буду.
— Ой, а можно тихонько в уголке посижу? Я не буду мешать. Честно-честно!
Вот это дочь выросла. Всем на зависть блин. Хотел сказать «вырастил», но вовремя вспомнил, что это немного не так. Тут родного отца особо зверским способом, убивать собираются, а она мешать не хочет.
— Отставить убивать. — Это Ефимовна с кастрюлей чего-то там заявилась. — Вернее потом убьёшь. А сейчас засранца этого накормить надо. Зря что ли суп для него готовила?
— Ой, а можно я его кормить буду? — Это снова дочь активизировалась.
И вроде улыбается, вот только улыбка какая-то странно хищная. Не желают добра с такими улыбками. Короче, чего-то я уже боюсь даже. Не к добру всё это. А ещё Ленка с Ефимовной, как-то задумчиво на меня смотрят. Вроде решают, согласиться на предложение Иришки или нет. Изображаю взглядом мольбу. Мол не надо. Ведь вставит воронку в рот и зальёт кипяток прямо в глотку. И не важно, что воронки нет под рукой. Вон, она уже её из листа бумаги скрутить пытается.
— И вообще, я есть не хочу. — Пытаюсь отмазаться.
— Он что-то сказал? — Переглядываются женщины.
— Аха. Говорит, что очень кушать хочет.
— Точно? — Нахмурилась судовая повариха. — А то мне показалось…
— Нет, нет, нет. Точно-точно. Есть говорит хочу.
Мотаю головой, стараясь изобразить отрицание.
— Вот видите? Кивает.
Наверное, так бы и закормили до смерти, но тут в дверь зашла, вся перебинтованная Машка. Даже хвост в двух местах, не забыли замотать. Смешная такая, в этих повязках. Голова почти полностью замотана, только левый пучок вибрис, левый глаз и правое ухо виднеются. Правая задняя лапа тоже замотана, вот только хромает животина, почему-то на левую. Короче видок, самый что ни на есть разнесчастный. Села рядом со мной и уставилась жадным глазом, (левым понятное дело), на кастрюлю с супом. При этом, кошачий живот, явно был не пустым. Иначе с чего бы он был таким круглым?
— Нет, ну вы посмотрите на это наглое животное! Я и так тебя уже четыре раза кормила за сегодня.
Кошатина сделала удивлённый глаз. Типа, не помню, да и вообще, кода то было?
— Да ты что? — Поставив кастрюлю на стол, упёрла руки в бока дородная женщина. — А кто тазик каши ровно десять минут назад умял, а потом ещё у экипажа, со столов миски отнимал?
Кошатина села на задницу, и закатила глаз горе.
— Ах это не ты была? Ах сами отдавали? И вообще, прекрати симулировать. Ты хромаешь не на ту ногу!
Маха сидела и делала вид, что всё это наговоры. Жаль свистеть не умеет, а то точно насвистывала бы.
— Тоже мне защитница. — Возмутилась Ленка, имея в виду Манюню. — Он там сдохнуть хотел, а она его выгораживать припёрлась. Он на тебя плохо влияет.
Кошатина что-то мявкнула, скрипучим голосом.
— Кто? Он хороший? — Это уже тётки в три голоса хором гаркнули, от удивления. Прямо сюр какой-то. Вот же ж Евино племя, эта мявчит, те на русском изъясняются, а понимают друг друга.
Я усиленно
— Да ты, да ты, да ты… — у Елены наконец отказала фантазия и она не нашлась как меня назвать.
Вместо этого, села на стул, сложила ладошки и по бабьи разревелась. Дочь с Ефимовной заголосили в унисон. У них, в смысле у женщин, такое сплошь и рядом. Это как условный рефлекс. Одна слезу пустила, тут же остальные, надо не надо подключаются.
— Кого хороним? — В дверном проёме, показалась озабоченная физиономия Иваныча.
— О, супец! — Протолкался вперёд рыжий гном. — А ложки где?
— Куда грабки тянешь — ирод? — Опомнилась повариха. Это больному! И вообще! Ты уже ел!
— Да сколько я там съел? — Обиделся Жак. — Это вон, бестия чёрная ела. И я бы даже сказал жрала.
Машка продолжала сидеть с отсутствующим видом, типа наговоры всё это и вообще, то не она была. Перепутали с кем-то.
— Так. Что за сборище? — Раздвинув собравшуюся толпу, в помещение вошёл американец. — Больному покой нужен!
— Дык всё. Более не нужен. — Не унимался гном. — Видишь же, оплакивают уже. Чего ж добру пропадать?
Пока народ соображал, что ответить, рыжий открыл крышку кастрюли и принюхался.
— А ничего так пахнет. Меня так кашей кормила, а этому придурку, супу наварила.
Я аж поперхнулся. Это кто тут придурок? Он про меня что ли?
— А чего вы так смотрите? — Видимо не я один удивился сказанному. — Кто ж на врага в одиночку бросается? Придурок и есть. Ты Сергий что, меня не мог позвать? Я ведь даже секиру заранее расчехлил. Выходит, зря готовил. Разве ж так друзья поступают? И вообще, никогда тебе не прощу, что такую знатную битву пропустил. Только к концу самому сподобился, когда бортом встали но, даже вдарить никого не поспел. За молодыми разве ж угонишься?
Во время этой отповеди, гном не забывал отхлёбывать прямо из поварёшки, так как ложка отсутствовала.
— Ефимовна! Душа моя! А ложки и правда нет?
Дальше полный бардак и хаос начался. Все говорили одновременно. Каждый высказывал свою точку зрения. Что интересно, мужское мнение, поголовно соответствовало озвученному Жакдином, а женский вариант, естественно был созвучен Ленкиной версии. Правда женщин в каюте, по-прежнему всего трое было, но думаю, что остальные, если спросить, выскажутся аналогично. Но что самое странное, мне было приятно. Люди переживали за меня, за всех нас, а теперь радуются, что обошлось. По-разному радуются. Кто-то вот к примеру, не будем показывать пальцем, убить меня хочет, а кто-то сетует, что в бою рядом не стоял. Смотрю на этот бедлам и двоякое чувство испытываю. С одной стороны, эти люди не выполнили прямой приказ, что крайне раздражает меня, как командира. Это ж получается, что не уважают. А с другой стороны если взглянуть, они ведь ради меня старались. Сознательно пошли на риск, чтобы спасти. При этом, сделали даже больше, чем требовалось. Не бросили всё, отправившись домой, как я приказал, а доделали дело, сняв потенциальных союзников с борта гибнущего корабля и подобрав утопающих со второго, при их же помощи, совершили опасный абордаж, выручив нас троих. Ну и что теперь делать? Ругать или хвалить? Блин, хочешь плачь, а хочешь смейся. И то, и другое в тему будет. И всё же, во всей этой ситуации, приятного больше. Таки вышла из нас команда. Да странная, да своевольная, но дружная, когда каждый ради другого готов рисковать собственной жизнью. Вон, у двери на стуле, Фудо сидит, в подтверждение моих мыслей, основной меч свой между ног пристроив. Тоже весь в бинтах и рожа кирпичом, молчит по обыкновению, но глаза смеются. И ведь знакомы всего ничего, но в бою рядом стояли, спину друг другу доверяли, так что теперь уже родственники практически.