Вернуться в осень. Книга вторая
Шрифт:
Не выйдет. Не получится так легко отделаться, не получится пустить вздох малодушия внутрь. Потому что – все это, все это море людей, целый океан людских судеб – пока еще подчинялся только ему. Его штабу. Его родным помощникам и заместителям…
Он тогда вздохнул. И потихоньку показал кулак улыбающемуся доктору. Может, что-то и выйдет. Может, что-то и получится – завтра. Если все это действительно так, как кажется…
А «завтра» началось с победы. Даже с двух, и даже с трех побед. Домм окружали три концентрические линии обороны. Достаточно продуманные еще сотни лет назад. С автоматическими пулеметными турелями, с запасными рубежами, с проработанными
Две линии они взяли сходу, просто захлестнув необозримым морем людей, у которых при виде крови и смерти товарищей начала просыпаться ярость…
У третей, самой укрепленной линии, Листок остановил людей. Не оттого, что могли бы не взять этот рубеж, а потому что ему стали комом в горле глупые и бесполезные смерти. По совету доктора приказал немного «повыть» – небо, казалось, сотряслось и наполнилось громом, когда вся эта необозримая масса народа задрала головы и начала выполнять приказ. Некоторое время методично выматывал начавших психовать родеров, отдельными и точными ударами – пока не довел их до точки кипения, и пока они сами не принялись «шалить»: одни – чуть ли не бросаться в атаку, другие в бегство. Потом единым «ахом» быстро взял этот рубеж. Почти без смертей и крови. Прошел город и вплотную подступил к высоким стенам Императорской Академии…
И сразу остановил людей. Потому что здесь должно было начаться главное. Здесь был Центр. Центр власти и силы. Здесь совсем недавно полегло много друзей. Хороших друзей…
Он, естественно, был прав. Крупнокалиберные пулеметные турели перекрывали и страховали все сектора. Специальная система контролировала и дублировала любое направление. Продуманные консоли безопасности могли поднять в воздух любой прилегающий район. Но дело было не в этом… Он сам не знал в чем. Но делал свою работу, потому что иначе нельзя, потому что просто должен был сделать.
И сделал. Сделал все правильно – насколько было возможно. Собрал инженеров и техников, некоторых пленных родеров, разложил карту и подумал. Обезопасил направление, более-менее очистил один из путей, четко вычисленными и направленными ударами вывел из строя некоторые огневые точки. Не давая времени опомниться и восстановиться, и теряя под огнем людей, – заложил взрывчатку и поднял в воздух одну из высоких стен. И, так же не оставляя времени опомниться, бросил в атаку людскую волну…
Мир перевернулся вверх дном. Кровь смешалась с землей, небо заволокло тяжелыми клубами дыма. Оставшиеся скрытые орудия косили народ, как сухую траву, – но ярость, перемешанная с хрипом и раненным стоном, – заглушала даже треск пулеметов и разрывы гранат. Невозможно остановить тех, кто останавливаться не хотел. И видел уже жизнь – другой. Если только не найти ключ к его страху…
Бой продолжался целый день. Дым, огонь и смерть, вместе с тяжелым запахом пороха и чадящих трупов – мотались по воздуху, как смрадный бич какого-то безумия. Люди падали, но снова поднимались, снова и снова, и бросались вперед. И вгрызались в землю, отстаивая каждый шаг. Земля превратилась в скользкое месиво, вспаханное воронками, железом, плотью и кровью. Тысячи людей, тысячи безымянных героев остались лежать там, среди дыма, разрывов и надсадного воя пуль – уже навсегда потерявших надежду увидеть то, к чему стремились. О чем мечтали. Обычную, воспетую тысячелетиями, человеческую жизнь…
И они прорвались. Уставшие, с безумными глазами, – ворвались внутрь и вдрызг поразбивали пулеметные
Плотные черные шеренги страшных людей стояли и ждали. Спокойно, не выказывая даже малейшего признака волнения или беспокойства. Стояли и смотрели. И в пустых черных глазах не отражалось ничего. Совсем ничего…
В воздухе быстро наступала тишина. Больше не захлебывались воем пулеметы, не гремели разрывы, ни заходились в ярости атакующие. Только потрескивание пылающих стен, да стоны раненных – фоном доносившиеся с поля боя, немного нарушали быстро опускающуюся почти мертвую тишину. Никто и никогда еще не сталкивался так вплотную с нежитью. И с таким количеством – нежити…
Никто не знает, чем бы это могло закончиться. Смог бы пересилить себя люди, или нет. Скорее всего – смогли бы. Трудно так просто потушить сердца, где ярость и смерть товарищей. Но все случилось совсем по-другому. Все случилось так, как никто и никогда, – не смог бы даже предположить. Гораздо страшней. Гораздо мистичней. И поэтому – безнадежней…
Внезапно по земле поползли длинные тонкие нити тумана. Поползли и заклубились, разрастаясь по сторонам и поднимаясь все выше и выше, и покрывая горящие развалины размытой нереальностью. В глубине, среди народа, начал подниматься глухой ропот, люди начали выходить из оцепенения, задние – давить на передних, и передние даже сделали шаг…
И тогда сорвалось и закрутилось в кошмарной карусели – само время. С грохотом разлетелись створки ворот внутреннего периметра, раздвинулись по сторонам урги, и на пространство перед обезумевшей волной ступил великан. Не просто великан, а сгусток, огромное порождение и концентрация черного страха и ненависти людей. Ненависти их всех, обычных: живущих, мечтающих, любящих, часто спорящих и ссорящихся, и так же часто – прощающих…
Следом еще один. Через другие ворота – еще и еще. Над стенами поднялись и на мгновение замерли, на длинных растопыренных дрожащих ногах – немыслимые нормальным умом, членистые твари. И ударил резкой волной по сознанию, сразу сжав зашедшееся от ужаса сердце в кулак, – дикий панический страх…
Это была бойня. Перемешанная с безумной паникой – в которой свои давили своих. Они были просто людьми, самыми обычными людьми, и только на день стали воинами…
Мир перевернулся вверх дном. А «это» гнало и гнало людей, оставляя на залитых кровью улицах истерзанные трупы. И казалось, совсем не хотело давать передышки…
Далеко за Доммом Листок сумел-таки кое-как организовать народ. Перепуганный, истерзанный, окровавленный, с безумными глазами и дрожащими губами, – но все равно свой, человечий народ. В котором еще нашлось местечко капельки милости и сострадания. И тогда повозки и телеги переполнились раненными. И к побережью потянулись длинные обозы, сопровождаемые колоннами уставших беженцев. Они тянулись отовсюду, включая и тех, которые не ходили на Домм. Тянулись и тянулись, через столбы дымов пожарищ, через разрушенные города и селения. Потому что сзади наступало это «то». И Листок оставался единственным, к кому еще оставалось возможным обратить свой взор, и истерзанную надежду…