Вернувшийся из навсегда
Шрифт:
Только Светозарову слишком хорошо было известно: усевшаяся напротив глава особого департамента никогда не бывает рассеянной или невнимательной. Разве что её чем-то ошарашить или отвлечь. Вот только чем? Хорошо, что успел в рот закинуть и второй каштан да проворчать с полным ртом:
– Тоже объедать пришла?
– Ты помалкивай да ешь! – чуть ли не прикрикнула на него Аскеза. – Мало того что это некультурно разговаривать с дамой и брызгать на скатерть соусом словно свинья, так ещё и подавиться до смерти
Демонстративно жуя, узник глянул в ответ слишком выразительно расширенными глазами, и та поняла:
– Ну а если не согласен, просто сиди да жуй. Да помалкивай в тряпочку. Хм! Кстати, тоже твоё идиоматическое нововведение в словарный оборот, которое меня особенно бесит. Почему, спрашивается, «в тряпочку»? Почему не в портянку или не в жилетку? Молчи, молчи! Вопрос чисто риторический, и твои запутанные объяснения меня всё равно не устроят. Да и проведать я тебя решила совсем по другой причине…
Пётр Васильевич как раз проглотил пережёванную гущу каштана, поэтому позволил себе удивиться:
– О! Меня уже проведывают? Неужели тюремный комплекс перепрофилировали в госпитальный? Как мило!
– Судя по тому, как интенсивно тебя пытаются лечить, и в самом деле перепрофилировали. Вот только интенсивность излечения совсем врачей не радует. Сделанные сегодняшним утром анализы крови показывают, что большинство твоих болячек не спешат покидать бренное тело.
– Ну так им во мне очень хорошо и вольготно! – скривился землянин в оскале. – Особенно после того, как над моей тушкой поработали пыточных дел мастера.
– Зря меня обвиняешь! – неожиданно занервничала Мураши. – Меня здесь не было, когда тебя начали пытать, я сама узнала о твоём аресте только три недели назад. Пыток я бы не допустила, хотя бы по той причине, что уверена, ты в любом случае не расколешься.
Пётр верил, что она говорила правду. Бывшей любовнице никак не могли доверить разработку заключённого, хотя как раз в этом высшее начальство и просчиталось. При особом на то желании ядовитая кобра в женском обличье хорошо знала, на какие больные места надавить. Уж она бы доставила мучения Светозарову гораздо большие, чем бездушные, но туповатые садисты.
– Анализы неважные, – вновь вернув холодность на лицо, продолжила рассуждать Аскеза. – Да и ты после двух часов сна – немедленно подняться на ноги не можешь. Жалуешься на ноющие кости… Стареешь! Вот я и подумала… Наверное, мы тебя слишком заездили. В твоём возрасте ежедневный секс – это чересчур. Имеются опасения к инсульту, а то и похуже чего. Так что…
Она сделала паузу, словно давая узнику самому подсказать правильное решение. А тот, подцепив ложкой каштан с соусом и приготовившись его слопать, подключился в охотку к разговору:
– Как раз я придерживаюсь иного мнения на этот счёт. Считаю секс наилучшим лекарством. А потому согласен на удвоенную дозу. Тем более что мне предлагали, как я помню, иных женщин, на любой выбор. И я даже не стану возражать, если ты лично попробуешь приходить ко мне ранним утром.
Цель была достигнута: дама возмутилась до крайности. А потому вряд ли присматривалась к тому, что узник отправил с очередной ложкой в рот. Правда, и опасения появились при виде резкой подачи сидящего напротив тела вперёд:
«Эта кобра и наброситься может… И попросту выбить у меня каштан вместе с оставшимися зубами…»
До рукоприкладства не дошло. Зато умела бы Аскеза прожаривать взглядом или разрывать словами, вскоре от заключённого остались бы куски мяса, весьма схожие с подгорелым гуляшом.
– Ничтожество! – шипела она. – Похотливый и мерзкий кобелина! Как ты смеешь, мразь, заикаться о подобном?! Как у тебя язык поворачивается говорить такие гадости?! Видимо, в тебе давно не осталось ничего святого!
Отвечать Пётр не спешил, поспешно пережёвывая третий гостинец от неизвестных доброжелателей да пытался придумать, как выловить из соуса чётвертый. Драки избежать удалось, а вот остатки обеда могут быть сброшены на пол или унесены после распоряжения рассерженной фурии. Так уж получилось, что своим фривольным предложением землянин ударил по воспоминаниям о близости. Когда они жили вместе, Аскеза больше всего обожала именно утренний секс, делая всё возможное и невозможное, чтобы любимый мужчина именно ранним утром дарил ей свои ласки.
Поэтому, проглотив поспешно толком не разжёванный плод, узник сделал вид, что раскаивается в сказанном:
– Извини, ляпнул, не подумал…
Видно было, что глава особого департамента сдержала себя с огромным трудом от более увесистой ругани и от конкретных обвинений. Но помня, что запись ведётся постоянно, не захотела давать повод для разных сплетен у себя за спиной. Тем более что персонал здешнего комплекса ей не подчинялся напрямую, а прибывшие с ней сюда преданные костоломы могут и не справиться с пресечением неуместных разговоров. Как говорится, чужой роток не заткнёт и молоток.
Кстати, последнюю поговорку академик Серов тоже приписывал Пришельцу, и, вспомнив об этом, Аскеза перешла на тон, полный язвительной жёлчи:
– Ты всегда ляпаешь что-нибудь невпопад. Даже свои поговорки, прибаутки. А вот по требованию и в тему сказать можешь? Например: как хочется тебя застрелить, но пистолета с собой нет.
– Легко, – тут же нашёлся Светозаров. – «Глаза бы съели, да руки коротки!» А можно и так: «На чужой каравай – рот не разевай!» Или можно ещё проще: «Тётенька, дайте мне спокойно пообедать! Пожалуйста…»