Верный слуга Алексея Михайловича. Две жизни Симеона Полоцкого

Костин Борис Акимович

Педагогом Симеон был, как говорится, от Бога, и свое учительство строил по образу и подобию православных святых, имена которых он часто произносил в классах Полоцкой братской школы. Это Павел Фивейский [46] , христианский монах, прославившийся своим невиданным аскетизмом; Антоний Печерский [47] , подвижник православия; Иоанн Кущник; Алексей — Божий человек и другие.

«Сие заповедаю вам, — говорил Христос ученикам, — да любите друг друга… По тому и узнают вас, что вы ученики Мои, если будете иметь любовь между собою» (см. Ин. 15,12; Ин. 13—35). Эта заповедь в Полоцкой братской школе была стержнем, на котором зиждилось и образование, и воспитание. Эта любовь, утверждал дидаскал Симеон, предполагала соединение с верою — добродетели, с добродетелью —

благоразумия, с благоразумием — воздержания, с воздержанием — терпения, с терпением — благочестия, с благочестием — братолюбия. В этой животворной цепочке педагог Симеон Полоцкий искал и находил к каждому ученику особый подход. Он не разделяет отроков на богатых и бедных, для него непредвзятость к успехам или неудачам — основа для взаимопонимания, он всецело доверяет дежурным, которых выбирает из старших, хорошо успевающих отроков, которые и на помощь отстающим готовы были прийти, и пожурить за неприлежание или шалости.

46

Скончался в 341 году.

47

Основатель пещерного монастыря в Киеве.

Учитель-аскет, педагог строгих взглядов на земное бытие, православный христианин, подвижник в трудах праведных на ниве словесности — подлинный пример для подражания тем, кто с гордостью говорил: «Я — ученик монаха Симеона». С Полоцкой братской школы ведет свое начало кропотливая работа с родителями учеников. Симеон стремится убедить многих, что иночество — подлинная отдушина в мире, преисполненном неустройства и низменных страстей, и что есть высший смысл бытия — служение Господу.

«Родитилие, — вещает дидаскал Симеон, — не щадите жезла, аще хощете о чадах веселитися ваших: жезл бо есть злобы искоренитель и насадитель добродетелей… Чад аще не биешь, не сподобишься радости: бий первое словом, также жезлом, и отженеши жестокосердие его и яко плевелы отбиеши злоправие».

Скажут: недостаточно педагогично. Возможно. Однако действенно. Но вот прибегал ли на практике сам монах Симеон к битию, которое должно определять сознание? Таковых свидетельств не имеется.

Пройдут годы, и педагогический талант Симеона Полоцкого вновь проявится во всем блеске — в Заиконоспасской школе, основателем и устроителем которой он станет в Москве. Мы же заглянем в келью монаха Симеона и поведаем о его творениях, которые принадлежат к белорусскому периоду. Но прежде всего скажем, что на ниве словесности монах Симеон был не одинок.

Вспомним, что наряду с дидаскалом Симеоном при встрече в Полоцке царя Алексея Михайловича, а затем и в Москве архимандрит Богоявленского монастыря Игнатий (Иевлиевич) произнес «несколько прекрасных, приличных по сему высокому торжеству речей».

Иеромонах Филофей «Утчитцкий», Василий Янович, Савва Капустин, вдохновленные творчеством старшего собрата Симеона, изливали свою душу и в виршах, и в декламациях. Так сама по себе в Полоцком Богоявленском монастыре сложилась небольшая, но действенная группа людей, наделенных даром Божиим и тягой к сочинительству.

В иезуитской коллегии явно забеспокоились. И было от чего. Притягательная сила кружка, где царили музы, где властвовали разум и слово, день ото дня становилась все весомее. Влияние монахов и братчиков вскоре перешагнуло монастырские стены, а сама обитель по праву стала считаться культурным центром не только земли Полоцкой, но и всей Белой Руси. И в этом — немалая заслуга дидаскала Симеона.

Вижу добродетельных слушателей, что в круг собрались. На какие же образы здесь посмотреть бы они хотели? <...> Прошу только, слушатель, ухо с сердцем своим согласи, чтоб склонились доброжелательно.

И слушатели, и читатели действительно благосклонно относились к сочинениям Симеона. Творчество его поражает многоплановостью, сердечностью, любовью к граду на Двине, к родному краю и между тем ясно дает понять: перед нами человек, отмеченный печатью учености. Аудитория Симеона Полоцкого огромна. Он пишет стихи и прозу на белорусской мове, на польском и латинском языках, активно переводит творения иноземных авторов, делая их доступными для чтения юных отроков. Симеон учит:

Три закона миру даны — законами Природы, завета и любви названы. Более двух тысяч первых лет держался обычай От природы добро и зло распознавать. Ее образ видишь в сердце, слова же такие: Твори добрые дела, оставь иные! [48]

48

Подстрочный перевод с польского В. Былинина. — Примеч. авт.

Перечислить все сотворенное Симеоном Полоцким, во времена жития его в Богоявленском монастыре, стоит большого труда. И все же нельзя оставить без внимания вирши, в которых монах Симеон воспевает женщину, к притягательному образу которой он будет обращаться не единожды.

Ты паки мати, о Ефросиние, Жителей града всих удобрение, Яже потщася икону святую Внести из далны в страну Полотскую. Из Царяграда, камо из Ефесе Царь благоверный всечестно принесе.

Благодаря этим виршам становится ясно — не легенда, а подлинный образ Божией Матери Ефесской, или Корсунскои, сотворенный, по преданию, самим евангелистом Лукой, вдохновил монаха Симеона на написание этих строк [49] .

Подлинным откровением для биографов Симеона Полоцкого являются стихотворения «Витание боголюбивого епископа Каллиста Полоцкого и Витебского…» и «Виншоване именин пресвяшченному его милости господину отцу Афиногену Крыжановскому…».

Нет, вовсе не затерялся среди православного мира Белой Руси скромный монах Полоцкого Богоявленского монастыря Симеон. И вовсе не стоит сетовать на поэтические огрехи, на выспренность поздравлений. В них кроется главное — все персоны, перечисленные в приветствии, либо «киевским гуслям лепо прычастны», либо их жизненные пути неким образом пересекались.

49

В 1239 году князь Александр Ярославич (Невский) венчался в городе Торопце. Избранницей его стала полоцкая княжна Александра Целованием Корсунской иконы Божией Матери было закреплено святое таинство брака. Икона утрачена. Сохранился список, именуемый «Торопецкая икона Божией Матери».

…Восемь лет прошло с той поры, когда за горизонтом сокрылась панорама Москвы, города, с которым Симеона связывали и светлые воспоминания, и неугасаемая надежда. Восемь лет изо дня в день молитва, пост, учение отроков, сочинительство, в котором нет-нет да и проскользнут безрадостные мысли. Доверял их монах Симеон только бумаге и никогда не высказывал на людях.

Видете мене, как я муж отраден, Возростом велик и умом изряден? <...> Ума излишком, аж негде девати, — Купи, кто хочет, а я рад продати. <...> Свое полаты за печью имею, А про богатство хвалиться не смею…

Печальная картина, а тем более обстановка, в которой не были востребованы ни талант, ни образованность дидаскала Симеона. Все чаще и чаще его посещают думы о том, что предпринять и каким образом вырваться в Москву…

В 1661 году государю Алексею Михайловичу вновь пришлось облачиться в доспехи. Хрупкое перемирие с Польшей рухнуло. На сей раз чаша весов в военных действиях не единожды колебалась то в одну, то в другую сторону. И вновь Полоцк оказался втянутым в эту многолетнюю бойню.

Поляки, как водится, прибрав к рукам град на Двине, стали выявлять тех, кто тянулся к России и был некогда осыпан милостями московского государя. Настоятель Богоявленского монастыря Игнатий (Иевлиевич), без сомнения, входил в это число. Прочтем его послание к Павлу, митрополиту Сарскому и Подонскому: «Аще бо где яко в Полотском граде искупует время наше благочестие, жительствующее посреде врагов униатов и римлян окрест обошедших, не имея ньше, разорения ради конечного всех людей православных, ни откуду… помощи». Расправа, словно дамоклов меч, постоянно висела над братчиками. В «Плачевной молитве к Пресвятой Богородице от бывших в напасти» Симеон без остатка излил горечь: