Вершина по имени ты
Шрифт:
Ночь укрыла горы темным покрывалом и легла в долину. Над головой одна за другой загорались яркие звезды, такие большие и светлые, каких никогда не бывает в городе. Сырой и прохладный весенний ветер шевелил выбившиеся из косы русые пряди – поежившись, Ирина заправила их под капюшон худи и вдруг почувствовала, как на плечи опустилось что-то мягкое и теплое, и чья-то рука ласково погладила по спине, заботливо подворачивая длинные полы куртки, насквозь
– Ты куришь? – с улыбкой спросила Ирина, когда Бойков сел рядом, снял ботинки и протянул озябшие ноги к огню. Костер скользнул по его задумчивому обветренному лицу золотистыми бликами, лишний раз подчеркивая ранние морщины и темные круги под усталыми глазами.
– Отец курил. Это его штормовка, – отозвался Георгий и подтолкнул к костру еще хвороста. С радостным хрустом огонь набросился на угощение, и золото жарко брызнуло вверх, рассыпаясь искрами. – А я побаловался и быстро бросил, не хотел здоровье гробить.
– А сейчас твой отец…
– Погиб три года назад.
– Прости, – зябко поежилась Ирина и опустила голову, делая вид, что увлечена догорающей палочкой. Рыжий огонек сделался голубым, потом почернел и совсем погас.
– Я десять лет проработал спасателем на горной базе. Были разные случаи, и благополучные, и нет. Но не сумел спасти самых близких, – негромко проговорил Бойков, прищурившись и глядя в огонь. Ира посмотрела туда же и увидела только пламя, но ей на мгновение показалось, что Георгий смотрел в свое прошлое. – Отца, жену, дочку… Они ехали с дачи, и… авария с камазом. Он выскочил на встречку, папа успел развернуться и принять удар на себя, но… не помогло это никому…
Он кашлянул в кулак, сжал переносицу двумя пальцами. Ирина, сидевшая очень близко, вдруг увидела, как в отсвете пламени блеснули его серые глаза, и поспешно отвела взгляд: видеть чужие слезы – то еще испытание, особенно если человек не склонен к откровениям.
– Ты поэтому уволился с базы?
– Да, – вздохнул Бойков. – Сначала вообще не мог общаться с людьми и тем более видеть чужие проблемы, но так ведь и одичать можно. А здесь, в горах, получается забыть о себе. Надо думать о других, и на свое горе просто не остается времени. Аля очень похожа на мою Кристинку. Такие же глаза, косички, смеется так же, – добавил он, помолчав. – Только… ей было семнадцать.
– Мне очень жаль, – тихо сказала Ирина и, потянувшись, коснулась его руки. Георгий мягко сжал ее тонкие пальцы, замерзшие после долгой
– Не бери в голову. И прошлым жить не надо. У каждого есть что-то такое, что нужно просто пропустить через себя. Боль делает нас сильнее, но чтобы справиться с ней, совсем другая сила нужна.
– Как же ты справился?
– Сам не знаю, – Бойков со вздохом уронил голову на скрещенные руки. – Просто однажды понял, что нет ничего хорошего в том, чтобы спиться с горя или похоронить себя в воспоминаниях. Они живы, пока их помнят. А я… жив, пока есть, ради чего.
– Знаешь, – Ирина заглянула ему в глаза, – может быть, все те, кто нас покинул, точно так же сидят у костра, видят оттуда нас и как бы говорят – мы вас любим, но пока еще не ждем. Поживите, побудьте на этом свете и за себя, и за нас, а как время подберется – приходите, только не торопитесь. А мы будем смотреть на вас и радоваться…
Они долго еще сидели рядом и молчали. Больше того, чем он рассказал, Ирина расспрашивать не решилась, и Георгий просто держал ее прохладные руки в своих, горячих от близости костра, и она с трудом прогоняла комок в горле и наворачивающиеся слезы после его истории. Конечно, и ей было что рассказать, но она не хотела говорить о плохом, особенно теперь, особенно с ним, когда дрогнула и пошла трещиной его собственная оборона. Ненадолго Ира снова вспомнила родителей, двадцать лет проживших душа в душу: мама говорила – неправильно думать, что та самая пресловутая каменная стена – это непременно мужчина. Если ты хочешь помочь человеку, поддержать, подхватить, для этого вовсе не обязательно считаться парой, семьей, даже лучшими друзьями. Достаточно услышать, вовремя почувствовать просьбу о помощи, даже если ее никогда не озвучат вслух: для этого нам даются сердце и внутренний голос. Ирина и сама себя собирала по осколкам, но понимала, что лишиться фантомной любви и неслучившегося счастья – это все-таки не то, что в одно мгновение потерять всех, кто был дорог, и похоронить свою жизнь под руинами жизни близких.
Она осторожно прислонилась щекой к плечу Бойкова, погладила его смуглую шершавую руку, и он тогда опустил голову, словно тоже скрывая настоящие эмоции. От близости огня даже глазам было жарко, Ирина сощурилась и смахнула слезы, набежавшие то ли от едкого дыма, то ли от ее собственной внутренней горечи.
– Спасибо, – снова послышался рядом тихий хрипловатый голос руководителя.
Конец ознакомительного фрагмента.