Вершина по имени ты
Шрифт:
– …слова их порою грубы,
“Пожалуйста, извините” – с усмешкой они говорят,
Но грустная нежность песни ласкает сухие губы,
И самые лучшие книги они в рюкзаках хранят.
На этом моменте Алька с теплотой вспомнила маленький томик поэтов прошлого века, зарытый глубоко под теплыми вещами в рюкзаке. Может быть, и она – такая же хорошая, сильная? Может быть, и про нее эта старая полузабытая песня, которую нигде не споешь лучше, чем в теплой и тесной палатке, пока снаружи по мембране шуршит дождь, а туман подкрадывается
Ромка прикрыл глаза, слушая незнакомые слова. Миша накрыл ладонью Маринкину руку, и та, не желая мешать гитаристу, сидела ровно, с прямой спиной, хоть и было видно, что она не очень-то довольна. Бойков с легкой блуждающей улыбкой смотрел куда-то сквозь гитару, будто видел в ней отблески своих геологических экспедиций: бурные реки, таежные хвойные леса и болота, старый истрепанный рюкзак собственного веса, полярное сияние на Салехарде, где бывает так холодно, что никакой пуховик и костер не помогут согреться…
– Выверен старый компас, получены карты, кроки,
И выштопан на штормовке лавины предательский след –
Счастлив, кому знакомо щемящее чувство дороги,
Ветер рвет горизонты и раздувает рассвет! – закончили Антон и Георгий Петрович уже на два голоса. Гитарист снял пальцы с грифа, и последняя нота долго еще дрожала в тишине под шелест дождя. Счастлив тот, кто после долгого и трудного перехода сидит в теплой палатке рядом с самыми верными товарищами и слушает старые песни о добром и вечном…
– Здорово! – восхищенно воскликнула Аля и зааплодировала первой. К ней подключились остальные ребята, Антон смущенно уставился на струны, а Ирина тихо обратилась к Георгию:
– Не знала, что ты тоже поешь.
– Да какое там, – отмахнулся он. – Мне медведь на ухо не просто наступил, а еще и попрыгал…
Из-за туманной серости трудно было понять, какое сейчас время суток, но часы показывали половину восьмого. И когда Георгий Петрович начал раскладывать вещи и доставать спальник, Антон и Ира намек поняли.
– Завтра подъем в пять-тридцать. Дежурные Аля и Рома. Всем доброй ночи, – руководитель будто сдавал рапорт, и только к последним словам в его голосе послышалось тепло. Пожелав друг другу спокойных снов, ребята разошлись: Бойков с Мишей и Мариной остался в большой палатке, дежурных выселили в маленькую, Антон и Ирина пошли к себе.
Темноту пронизали два луча налобных фонариков. Поскользнувшись на мокрой траве, Аля сунулась носом вперед, но Рома подхватил ее под руку и так и довел до палатки, а потом самым галантным образом пропустил вперед, чтобы она могла выбрать, где устроиться. Кочка под боком уверенности в хорошем сне не добавляла, к тому же, к вечеру ощутимо похолодало, и в своем демисезонном спальнике Аля свернулась клубочком – благо, что оба жителя двухместной палатки были некрупными, и места оказалось достаточно. Уснуть не получалось, даже несмотря на сильную усталость: и так, и эдак она не могла улечься подальше от кочки, ночная сырая прохлада пробралась в палатку, стало неуютно. Спустя добрых полчаса ее возни Рома, который тоже не мог уснуть из-за этого, вдруг предложил:
– А давай состегнемся?
– Да ты чего, – смутилась Аля. – Нам же будет тесно…
– Объем спальников от этого не уменьшится, – резонно заметил Рома. – А так ты хоть погреешься.
Опасливо прислушавшись к тишине, Аля услышала неразборчивые приглушенные голоса и сдавленное хихиканье из палатки-трешки. Наверное, у них
– Ну… давай, – неуверенно согласилась она. Во всяком случае, ей казалось, что Рома – мальчик порядочный, и в его предложении не должно быть скрытого смысла. А пренебрегать сном и покоем в походе не стоило, и она, дрожа и обняв себя за плечи от холода, вылезла из спальника. Немного повозившись с молниями, Рома кинул в ее спальник свою куртку и флиску – “они сухие и теплые, у тебя ноги мерзнуть не будут” – и забрался первым. Юркнув в новое гнездышко, Аля вмиг разомлела от неожиданного тепла: ноги действительно сразу же согрелись, а рядом с другим человеком всегда комфортнее. Рома обнял ее и притянул к себе; Аля хотела ворчать, но сил не осталось, и ничего лучше, чем закрыть глаза и постараться уснуть, она не придумала.
Однако сказать легко, а сделать труднее. Рома лежал без сна, в темноте не видя Алю и только чувствуя рядом ее худенькое стройное тело, легкий запах лаванды, тихое размеренное дыхание рядом со своей шеей. Ее короткие косички растрепались, слегка волнистые пряди разметались по капюшону спальника, щекоча Роме лицо, и он не стал ей ничего говорить, только аккуратно сдвинул и опустил голову рядом с ней. Давно было понятно, что вряд ли Аля ответит ему взаимностью: она девочка сильная, и вряд ли ей нужен такой, как он… разве что вот так спать намного теплее и уютнее.
Утром, когда завибрировал телефон, он даже не хотел будить Алю: так мило она свернулась рядом с ним, положив ладонь под щеку и чему-то хмурясь во сне. Но уговор есть уговор: Рома сперва аккуратно тронул ее за плечо, потом встряхнул сильнее, и девушка сонно потянулась, протирая глаза. Интересно, а если вот так – каждый день, смогли бы они… Вряд ли. Ведь между ними даже ничего нет, а он уже вдруг увидел, как они просыпаются рядом не только в палатке, но и в городской квартире, на широкой и мягкой постели, когда солнце светит не сквозь мембрану тонким лучом, а заглядывает в окно и ложится теплыми квадратами на пол сквозь жалюзи…
Пока Аля заплетала косички и надевала флиску, Рома хрустнул молнией на палатке и обомлел: в пять утра было уже светло, и казалось, что с небес пролился серебряный свет, такая ясная и чистая вокруг стояла белизна. Скрытые вчера за туманом горы упирались в низкое светлое небо заснеженными вершинами, бесконечная цепь уходила к северо-востоку, снег переливался на солнце, как настоящая драгоценность. За ночь туман разошелся, дождь превратился в снегопад, и белый покров лежал не только на далеких вершинах, но и под ногами. По сравнению со вчерашним, пейзаж было не узнать, и когда вслед за Ромой на улицу выглянула Аля, то ей с трудом удалось сдержать восторженный писк.
Хорошо, что они встали на полчаса раньше! В такое светлое и искрящееся легким морозцем утро не хотелось никуда идти, и появившиеся из-за тумана горы так и притягивали взгляд. Рома фотографировал Алю на фоне белоснежных вершин, она счастливо улыбалась, и он радовался вместе с ней, глядя, как смеются ее темные глаза и как разлетаются косички на каждом фото.
Но время не ждало, и завтрак тоже. Спустя полчаса, с охапкой всего, что нужно для дежурства, ребята тихонько пробрались в тамбур большой палатки. Рома взял из рюкзака руководителя горелки, щелкнул зажигалкой, и вскоре стало теплее. На одном голубом цветке газа уже кипятилась вода для каши, на другом – для чая. Остальные пока еще не подавали признаков бодрости, но, услышав шорох горелок и запах чая и каши, быстро проснулись. Георгий Петрович выглянул первым: